Правосудие королей. Ричард Суон
быстро шли по холодному городу. За последний час рынок закрылся, улицы почти опустели, и лишь редкие стражники неторопливо шатались по булыжным мостовым. Один остановил нас, остальные же признали в Вонвальте Правосудие. К тому времени, когда мы добрались до резиденции лорда Саутера, дневной свет уже почти окончательно померк, и храмовый колокол прозвонил, возвещая начало комендантского часа и закрытие городских ворот на ночь.
– Сэр Конрад, – сказал стражник у резиденции, неуклюже поднимаясь на ноги. Резиденция была окружена кованой железной решеткой, единственные ворота в которой обрамлялись парой колонн из кирпича. – Лорд Саутер шлет свои извинения: его вызвали по срочному делу, и он не сможет встретиться с вами сегодня. Он распорядился, чтобы о вас позаботились.
– Хорошо, – сказал Вонвальт, и мы вошли в ворота. Я заметила, что на самом деле он остался доволен – его не радовала мысль о том, что в ближайшие несколько часов ему придется вести вежливые беседы или, что хуже, говорить о работе. Вонвальт считал подобные разговоры утомительными, а мне – младшему секретарю, которой полагалось сидеть молча и изображать заинтересованность, – они казались смертельно скучными.
Нас провели через парадную дверь в просторный вестибюль. Внутри дом выглядел так же внушительно, как и снаружи. Скудный свет проникал с улицы через витражные окна, усеивая половицы случайными цветными пятнами, которые были похожи на отблески пламени, просвечивающего через пригоршню драгоценных камней. Здесь было невыносимо жарко – видимо, во многих комнатах вовсю горели очаги. Стены увешивали гобелены, а полы устилали ковры. Мебель выглядела дорогой, и многие предметы, судя по виду, были ввезены из других стран. Дом словно кичился богатством своего хозяина.
Слуги проводили нас в покои на верхнем этаже. Вонвальту выделили большую спальню на углу здания. Ее окна выходили на две стороны; из одного открывался вид на протекавшую чуть дальше реку, а из другого – на широкую гильдейскую улицу, хотя ни там, ни там смотреть было особенно не на что. С неба густо валил снег, и тьма черным дымом обволакивала уличные фонари.
Мне и Брессинджеру выделили одну комнату на двоих. Она находилась дальше по коридору и была отделена от покоев Вонвальта еще одной закрытой комнатой. Я расстроилась, увидев, что в нашей комнате стояла лишь одна кровать, но не удивилась этому. Брессинджеру и мне уже приходилось спать вместе, и, с какой бы теплотой я ни относилась к нашему приставу, во сне он громко храпел и много ворочался. Впрочем, едва мы вошли, он отправился по местным пабам и борделям и вернулся только под утро.
Я с нетерпением ждала горячего ужина и возможности прилечь, чтобы немного поспать, но, вскоре после того как мы устроились, Вонвальт пригласил меня в свою комнату. Я пала духом. За последний год наша дорожная жизнь все больше и больше утомляла меня, а учеба и работа секретарем Правосудия разочаровывали. Так что у меня совсем не было настроения для одного из наших вечерних занятий.
– Садись, Хелена, – сказал Вонвальт, когда я вошла в его комнату, и указал