Спецвыпуск «СовременникЪ». Антология, посвященная Екатерине Великой. Антология
к звёздам, – это всё участки «великих» творцов. А сквозь стволы, в глубине этих усадеб, уютно мелькают огоньки – это мигают окна писательских дач. Подумала: «А интересно, что это там эти великие и невеликие старики, поэты и драматурги, пишут сейчас для человечества? Какую такую “нетленку” выдают на-гора? Что хотят по себе оставить в веках? Что выстукивают их пишущие машинки, пока на кухнях их жёны или кухарки готовят им ужин?»
Потом мы с Гришей выезжаем на Минское шоссе. На Минку. Мотор моей «копейки» гудит послушно, спокойно. Вдоль шоссе цепочкой зажглись фонари. Тут гораздо светлее и шоссе не очень загружено. Порой слепят огни встречных фар. Впереди ещё километров семь – и Москва. Справа по ходу дешёвый подмосковный мотель светится потными окнами – кургузый панельный дом с рестораном, где вечно в барах и номерах наливают и пьют, наливают и пьют. В общем, «кутят» и городские нищеброды-предприниматели, и иногородние командировочные, наконец дорвавшиеся до воли… Потом начнётся Кутузовский проспект, арка победы над Наполеоном. Потом слева будет Бородинская панорама с огромным круговым полотном Франца Рубо. Потом по обе стороны шоссе – огромные престижные монстры – жилые дома правительства. И, конечно, дом генсека Брежнева. А там дальше и метро, где Гриша сойдёт.
Я люблю сидеть за рулём своей «копейки». Люблю движение. Чувствую себя легко, свободно, как рыба в воде. Или птица в небе. Первый свой «жигулёнок» мы с Юрочкой купили в 69-м на с трудом скопленные деньги, которые наскребли, назанимали. Экзамены на шофёрские права, в отличие от мужа, я не сдавала. Схитрила. Мне помогла получить их моя подружка, хорошая поэтесса Инна Кашежева. У неё знакомый работал в милиции. Вот с тех пор я и езжу за рулём безаварийно десятки лет, считай – всю жизнь. Езжу, кажется, даже лучше, чем хожу по земле. И Юрочку моего люблю возить. Его картины, мольберты, его подрамники. Ездили даже в Болгарию отдыхать. Через Румынию, через убогую, заплёванную Констанцу, к друзьям, болгарским художникам Кирову и Божилову. В их дивный древний Пловдив, который Юра так живописно отобразил и тушью на ватмане, и маслом на холсте.
Ну так вот. Едем, значит, мы с Гришей Гориным, болтаем о том о сём. И вдруг он спрашивает:
– А почему ты не в главном корпусе поселилась, а в этом старом двухэтажном коттедже?
– А в деревянном доме как-то уютнее, здоровее. Я там наверху одна. Почти под крышей. Тихо. И топят жарко. Форточку открытой держу. Утром сверху посмотришь: так чисто, бело-сплошь берёзы в снегу. И синицы-подружки свистят. Будят. Рассядутся зелёненькие на фортке, как ноты, и звенят, звенят- есть просят. Кормлю. Уборщица ругает, а птицы ликуют.
А Гриша продолжает, подхватывает:
– И ты, конечно, приносишь кашу, хлеб из столовой, за окно крошишь? Прямо на крышу примыкающей снизу тёплой террасы?.. Там обычно слепой наш поэт живёт, Эдуард Асадов, кажется?
Я усмехаюсь.
– Верно. И вообще трижды в день по снежку пробежаться полезно. В главный корпус. Поесть.
А Гриша, глядя вперёд