Когда замуж, Инка?. Лиззи Дамилула Блэкберн
вид, благодаря чему местный совет никак не соберется ее снести, – мне в нос бьет запах сушеных лангустов. Услышав громкое и хриплое мамино пение, я тороплюсь захлопнуть дверь, чтобы избежать соседских жалоб; о моем появлении оповещает, кроме стука, бренчание железной таблички на двери.
– Зачем так хлопать? – доносится из кухни мамин голос. – Или ты поступила на службу в эмиграционное бюро?
Я закатываю глаза и тороплюсь избавиться от пальто: оставляю его на вешалке, рядом с картиной – голубоглазым Иисусом.
– Здравствуй, мама. – Я сгибаю колени – это традиционное приветствие у народа йоруба – и отдаю ей пакет. Она сует туда нос и хмурится.
– Ты купила дорогой сорт.
– Извини. – Я тру затылок. – Ты сейчас занята, мам?
– Твоя сестра в гостиной, – говорит она, не слыша меня.
– Кеми здесь? – Я расширяю глаза. При всей любви к сестре мне не хочется обсуждать при ней свою личную жизнь, и немудрено: она на пять лет моложе меня и уже замужем.
– Что с того? – удивляется мама.
– Ничего, я подожду.
Она удаляется в кухню, заставляя меня прижаться к поломанному комоду, который она упорно отказывается выбросить.
– Рада тебя видеть, Инка! – говорит Кеми.
Я раскрываю ей объятия. От нее пахнет какао-маслом. – Как я погляжу, твой животик растет с каждым днем!
Она радостно похлопывает себя по животу, и мы дружно хохочем.
– Чем занимаешься? – спрашиваю я, снимая пушинку с ее коротких выпрямленных волос.
– Рассматриваю детские фотографии. Хочу понять, как будет выглядеть мой младенец. – Она кивает на горку, на которой теснятся, сражаясь за место, десятки семейных фотографий. При виде отцовской фотографии на проигрывателе у меня стискивает горло. Он худосочный, как и я, с кожей цвета кофейных бобов. Кеми пошла в мать: такая же пышная, шоколадного цвета.
Когда папа умер, мне было десять лет, а Кеми только пять. Его погубил рак простаты.
Пока папа был жив, он был для меня центром вселенной, утешителем, лучшим другом. Он старался, чтобы я была… заметной. В младших классах меня изводили за слишком темный цвет кожи, обзывали «собачьей какашкой». Я никому не жаловалась и плакала под одеялом, но папа всегда находил для меня правильные слова. «Ты красавица, – твердил он мне. – Никому не позволяй в этом сомневаться, Инка. Помнишь, что я тебе говорил?» И я бормотала сквозь рыдания: «Полуночное небо так же красиво, как рассветное».
Я часто гадаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы папа был еще жив. Хотя не уверена, что смогла бы попросить у него совета о личной жизни.
– Как делишки? – отвлекает меня от грустных мыслей Кеми. – Мама говорит, тебя повысили.
Я изумленно разеваю рот.
– Да, она теперь у нас вице-президент, – подхватывает мама, появляясь в гостиной. У меня отчаянно колотится сердце.
– Ух ты! Поздравляю, сестрица! – Кеми бросается меня обнимать. – Клянусь, ты этого заслужила. Когда вступаешь в должность?