Парижские тайны. Эжен Сю
тоже перекрестил его и все поставил на тарелку, которую благоговейно поместили на середине стола.
В этот момент сторожевые псы разразились громким лаем; старый Лисандр ответил им глухим рычанием, вздернув верхнюю губу и показывая два еще внушительных клыка.
– Кто-то идет вдоль ограды двора, – сказал дядюшка Шатлэн. Едва он произнес эти слова, зазвонил колокольчик у главных ворот.
– Кто бы это мог быть так поздно? – удивился старый работник. – Все наши давно вернулись… Поди посмотри, Жан-Рене!
Жан-Рене, наверное, самый юный на ферме работник, со вздохом сожаления опустил в тарелку с обжигающим супом свою огромную ложку, на которую дул с такой силой, что ему позавидовал бы сам бог ветра Эол, встал и вышел из кухни.
– Что-то давненько уже госпожа Жорж и мадемуазель Мария не приходили к нам во время ужина посидеть в уголке у огня, – заметил дядюшка Шатлэн. – Я голоден как волк, но без них мне не очень хочется есть.
– Госпожа Жорж поднялась в комнату мадемуазель Марии, потому что, проводив господина кюре, мадемуазель почувствовала себя нехорошо и легла пораньше, – объяснила Клодина, та самая крепко сбитая крестьянка, которая проводила Певунью от дома священника и тем самым разрушила зловещие замыслы Сычихи.
– Надеюсь, наша добрая мадемуазель Мария не занемогла? – с надеждой и беспокойством спросил старый крестьянин.
– Нет, нет, слава тебе господи, дядюшка Шатлэн! Госпожа Жорж сказала, что это пустяки, – ответила Клодина. – Иначе госпожа Жорж послала бы в Париж за господином Давидом, тем самым черным доктором, который уже лечил мадемуазель, когда она в самом деле болела… И все равно не могу я понять: доктор – и вдруг чернокожий! Если бы я захворала, я бы ему ни за что не доверилась. Другое дело белый врач, пожалуйста… он все-таки христианин.
– Разве доктор Давид не вылечил мадемуазель Марию, которая первое время угасала на глазах?
– Да, дядюшка Шатлэн, вылечил.
– Так в чем же дело?
– Да, дядюшка Шатлэн, но подумайте сами, черный доктор, совсем черный…
– Послушай, дочка, какой масти корова Мюзетта?
– Она белая, дядюшка Шатлэн, белая, как лебедушка, и к тому же такая дойная, что за нее можно не краснеть.
– А твоя корова Розетта?
– Черная, как ворон, и тоже дает вдоволь молока: надо ко всем быть справедливой.
– А молоко твоей черной коровы, какого оно цвета?
– Ну конечно, белое, дядюшка Шатлэн, это же понятно, белое как снег.
– Такое же белое, как у Мюзетты?
– Да, дядюшка Шатлэн.
– Хотя сама Розетта совсем черная?
– Да, хотя Розетта черная… Но при чем здесь молоко? Коровы могут быть какие угодно: черные, рыжие или белые…
– Значит, разницы никакой?
– Совсем никакой, дядюшка Шатлэн.
– Так вот скажи мне, дочка, почему черный доктор должен быть хуже белого?
– Право, не знаю, дядюшка Шатлэн. Наверное,