Записки охотника. Иван Тургенев
ты замужем за мельником? – спросил я ее наконец.
– Два года.
– Что ж, разве тебе барин позволил?
– Меня откупили.
– Кто?
– Савелий Алексеевич.
– Кто такой?
– Муж мой. (Ермолай улыбнулся про себя.) А разве вам барин говорил обо мне? – прибавила Арина после небольшого молчанья.
Я не знал, что отвечать на ее вопрос. «Арина!» – закричал издали мельник. Она встала и ушла.
– Хороший человек ее муж? – спросил я Ермолая.
– Ништо.
– А дети у них есть?
– Был один, да помер.
– Что ж, она понравилась мельнику, что ли?.. Много ли он за нее дал выкупу?
– А не знаю. Она грамоте разумеет; в их деле оно… того… хорошо бывает. Стало быть, понравилась.
– А ты с ней давно знаком?
– Давно. Я к ее господам прежде хаживал. Их усадьба отселева недалече.
– И Петрушку лакея знаешь?
– Петра Васильевича? Как же, знал.
– Где он теперь?
– А в солдаты поступил.
Мы помолчали.
– Что она, кажется, нездорова? – спросил я, наконец, Ермолая.
– Какое здоровье!.. А завтра, чай, тяга хороша будет. Вам теперь соснуть не худо.
Стадо диких уток со свистом промчалось над нами, и мы слышали, как оно спустилось на реку недалеко от нас. Уже совсем стемнело и начинало холодать; в роще звучно щелкал соловей. Мы зарылись в сено и заснули.
Малиновая вода
В начале августа жары часто стоят нестерпимые. В это время, от двенадцати до трех часов, самый решительный и сосредоточенный человек не в состоянии охотиться, и самая преданная собака начинает «чистить охотнику шпоры», то есть идет за ним шагом, болезненно прищурив глаза и преувеличенно высунув язык, а в ответ на укоризны своего господина униженно виляет хвостом и выражает смущение на лице, но вперед не подвигается. Именно в такой день случилось мне быть на охоте. Долго противился я искушению прилечь где-нибудь в тени хоть на мгновение; долго моя неутомимая собака продолжала рыскать по кустам, хотя сама, видимо, ничего не ожидала путного от своей лихорадочной деятельности. Удушливый зной принудил меня, наконец, подумать о сбережении последних наших сил и способностей. Кое-как дотащился я до речки Исты, уже знакомой моим снисходительным читателям, спустился с кручи и пошел по желтому и сырому песку в направлении ключа, известного во всем околотке под названием «Малиновой воды». Ключ этот бьет из расселины берега, превратившейся мало-помалу в небольшой, но глубокий овраг, и в двадцати шагах оттуда с веселым и болтливым шумом впадает в реку. Дубовые кусты разрослись по скатам оврага; около родника зеленеет короткая, бархатная травка; солнечные лучи почти никогда не касаются его холодной, серебристой влаги. Я добрался до ключа, на траве лежала черпалка из бересты, оставленная прохожим мужиком на пользу общую. Я напился, прилег в тень и взглянул кругом. У залива, образованного