Испытания жизни. Валерий Уваров
когда целыми днями и ночами приходиться возится со всякой швалью. Надо все же показаться нашему милицейскому эскулапу, хотя он и мало понимает в лечебном деле, а силен, глушить вино. Пожалуй, я загляну к нему сегодня. Может что-нибудь и посоветует, а может и капель каких-либо успокоительных выпишет».
Собрав всех сотрудников в кабинете, полковник начал «постановку» первоочередных задач «личному» составу, как он, иногда, называл своих работников, особенно в те дни и часы, когда он был чем-то существенно озабочен.
– Итак, товарищи следователи, чтобы вы все подчистили у себя, в своих хозяйствах! Пусть каждый из вас основательно пороется в столах. Я представляю ваши ящики. Один черт знает, что там понапихано. При желании и ужей вместе с полевыми мышами можно найти в делах, хотя мне до сих пор неясно, как они туда к вам попадают. Сейчас о главном: обратите особое внимание на текущие дела, которые вы сейчас ведете. Аккуратно подшейте все бумаги, чтобы они были на нужных местах.
Он, обратился к Ульянову, делавшему вид, что внимательно слушает эти ценные указания.
– А у тебя капитан как обстоят дела с Воробьевым и как его там, этого…попа Фотия, так его, кажется, зовут.
– Так точно, товарищ полковник. Только Фотий здесь не причем. Нет против него никаких улик.
– Так, что же ты медлишь Ульянов? Не хватало нам тут невиновных содержать. Итак, дармоедов в стране развелось немерено. Разве всех тунеядцев наше государство должно кормить даром? Их надо перевоспитывать или принудительно заставлять работать, например, на лесоповале. Выпускай немедленно попа, чтобы его духа у нас близко не было.
У Хватова сильнее застучало сердце от слов полковника. Происходящие события складывались по заранее разработанному им плану. «В ближайшее время он покажет всем присутствующим: кто в отделе является настоящим хозяином? И тогда, любитель женщин и начальника – Ульянов будет раздавлен и уничтожен, как самое ничтожное, мелкое насекомое».
Он, непроизвольно улыбнулся при возникших мыслях, и улыбка явилась резким диссонансом между серьезными лицами окружающих и его неприлично улыбнувшемся, не к месту, лицом.
– Почему ты улыбаешься Хватов? Неужели у тебя так все хорошо в твоем гребаном хозяйстве, что ты изволишь, надсмехаешься над нами? Поведай, пожалуйста, нам, дуракам, как же ты добился у себя на участке отличных результатов? Но, я что-то улучшения работы не заметил. Может быть, я стал старым и бестолковым, а Хватов? Что ты нам скажешь обо мне?
Эдуард хорошо знал, что в гневе начальник будет устраивать разнос провинившемуся не меньше десяти минут. Он молчал и стоял навытяжку перед Соколовым, слушая бранные и обидные для него слова, которые, несомненно, слышали и другие.
– Виноват, товарищ полковник! Прошу прощения. Больше не повториться. Я немного задумался и, поэтому, отвлекся от ваших указаний.
– Так будет лучше, капитан. Отвлекся он, видите ли. Только о девицах, да о развлечениях