Светорада Золотая. Симона Вилар
глав, воевод, старшин окрестных племен, и еще немало ярлов варяжских дружин, чья гордость не уступала заносчивости смоленским именитым мужам.
Легкое головное покрывало княгини-хозяйки сползло ей на плечи, время от времени она вытирала запястьем лоб под посеребренным обручем, засучив рукава, показывала, как надо тонко резать жесткое вяленое мясо. В хлопотах не сразу заметила, что к ней приблизился Ингельд, и, только когда тот выхватил из-под ее руки ломтик красного вяленого мяса, резко оглянулась, желая обругать наглеца, да невольно ахнула, а потом приголубила сына, обняв и склонив к себе на плечо его большую бритую голову с длинной светлой прядью волос.
– Поет мое сердце при виде тебя, сын, да только не могу много времени тебе сейчас уделить. Сам видишь, сколько надо успеть сделать, чтобы никто потом не говорил, что мы плохо Светораду прогуляли.
– А сама-то она где? – жуя мясо, спросил Ингельд. – Когда это такое было, чтобы моя неугомонная сестренка носа повсюду не совала? Или заперли от чужих глаз славницу-то?
– Ее до самых смотрин-сговора не будет, – объяснила княгиня. – И ты не ошибся, говоря о чужих глазах. Подобной свадьбы давно на Днепре не было, так что лучше поостеречься, чтобы никто не сглазил Светораду.
И она шлепнула сына по мозолистой руке, когда тот, улучив момент, хотел отщипнуть румяную корочку от только что вынутого из печи пирога.
– Ну уж, матушка! – забасил Ингельд. – Еще немного, и вы меня, точно маленького, бранить начнете.
Гордоксева подняла лицо к сыну, ласково провела ладонью по его покрытой светлой щетиной щеке.
– Маленького… Скажешь еще. По мне, Ингельдушка, так ты прямо как разбойник хазарин выглядишь, а не как дитя, которого я в муках на свет родила. Вот куда я тебя сейчас направлю, так это в баню. Иди, она сейчас как раз хорошо разогрелась, венички дубовые в кадке с квасом мокнут. Перед сговором-обручением сестрицы ты, сын мой, должен, как положено, смыть с себя всю грязь и всю кровь, чтобы никакой Кровник[63] за тобой не маячил. Я скажу девкам, пусть разгладят для тебя достойный наряд, чтобы ты княжичем смотрелся на пиру, а не степняком диким.
– А кто меня в баньке попарит? – оглянулся Ингельд на теремных девок, ожидавших неподалеку распоряжений. – Уж не та ли рыженькая? Ха, да это же Потвора! Ишь, какой стала. Загляденье. Не похлещешь ли меня веничком, красна девица?
Девушка только засмеялась, закрываясь вышитым рукавом, а княгиня опять шлепнула сына, на этот раз по бритому затылку. Со стороны такое подтрунивание матери над воинственным княжичем выглядело не оскорбительно, а даже по-домашнему мило. Особенно когда Ингельд, хохоча, стал обнимать княгиню – огромный, загорелый, диковатого вида, но бесшабашно веселый. Однако как ни хотелось Гордоксеве еще пообщаться со старшим сыном, ее ждали дела. Хотела уйти, но тут заметила подходившего Кудияра. Нахмурилась было, однако сразу заставила себя улыбнуться.
Когда-то она давала надежду этому дружиннику, но когда то было! И все же и теперь
Кровник – темный дух зла и мучения.