Битва на дне. Сергей Зверев
если природа такими способностями не наделила.
А еще у него было очень приличное образование, полученное в Донецком горнорудном техникуме, и колоссальный опыт работы. В каких только уголках России не побывал Андрей Павлович! Донецк, Кузбасс, Кемерово, Норильск, Воркута, Канск, Экибастуз... Он первый картографировал карстовые пещеры Восточного Алтая, эта его работа до сих пор считалась образцовой, вошла в учебники горного дела.
И при всем том жизнь как-то не сложилась. Что тому виной? То ли злой рок, то ли непрактичность и отсутствие бульдожьей хватки, без которой в обновленной России приходится туго, то ли еще чего... Хоть пуще всего, конечно, национальная наша радость и беда: слишком горячая, на грани страсти неутолимой, любовь к выпивке.
Как бы то ни было, но к пятидесяти годам занесло Андрея Павловича на архипелаг Шпицберген, в трест «Арктуголь». Все бы ничего: денег хватало с избытком при его скромных потребностях, на работе уважали и ценили как уникального специалиста, молчаливо закрывая глаза на регулярные запои, но... Но неудержимо, до волчьего воя, тянуло домой, в Россию. Хотя, казалось бы, чему тянуть? Родители его давно померли, с женой Стеценко развелся больше десяти лет назад, обе взрослые дочери удачно повыскакивали замуж и об отце вряд ли вспоминали. Был он, по большому счету, один как перст, однако хотелось вот просто посидеть под яблонькой русской, в Ярославле, на родине побывать, пройтись берегом Волги...
Стеценко выбросил докуренный почти до фильтра бычок, грустно покачал начинающей седеть головой. Становилось зябко. Надо было решать, что делать дальше, как скоротать остаток вечера. Не стоять же на крыльце закусочной, как памятник собственному величию! Идти домой, сидеть там в одиночестве, смотреть идиотские мыльные оперы и еще более идиотские ток-шоу по опротивевшему ящику не хотелось до дрожи. Хотелось еще немного выпить, поговорить с кем-нибудь. Но в «Белочку» возвращаться к зубоскалу этому Витьке... Нет уж! Андрей Павлович снова чуть не засопел от обиды.
Но тут, отвлекая Стеценко от печальных мыслей о людской тупости и недоверчивости, кто-то легонько потрогал его за плечо. Андрей Павлович обернулся. Перед ним стоял один из норвежцев, привезших сегодня в «Белочку» продукты. Внешность у этого молодого парня была классическая: высокий, с прямыми соломенно-желтыми волосами и такого же цвета шкиперской бородкой, бледно-голубые глаза... Прямо словно из саги какой выскочил!
– Э-э, мистер... господин... то-ва-риссч... – обратился потомок викингов к Стеценко, – я ненамеренно имел услышать ваш говор с приятелем. Я очень заинтересованный услышать больше еще! Мне имя Олаф. Олаф Хендриксон из Лонгйира. Я хотел предлагать вам немного – как это – о! – де-ряб-нуть. Вы вдвоем быть со мной только. Я выслушивать вас внимательно хочу. Вы будете соглашаться?
По-русски молодой норвежец говорил с чудовищным акцентом, перевирая почти все ударения и головоломно строя фразу, но смысл его предложения до Андрея Павловича дошел.
– Вот, – горестно