И быть им детьми. Екатерина Федорова
кого будет опереться." – твердил сначала прадед, потом дед и отец.
Слезы текли. С неба на Сережу смотрели миллион разноцветных фонариков, пущенных, только что посвященными, студентами.
– Даже чертовы фонарики летают, а я нет.
Снова подумал шагнуть вперед. Да,не увидит сосен, полей и лугов; не станет летчиком, зато полетит. Пусть вниз, на холодный асфальт, который недавно покрылся тонкой коркой льда.
"Или… пойти к мосту?"
Броситься в холодные воды Енисея. Чтобы унесли Серёжу далеко отсюда. Рука, легла на плечо. Сережа вздрогнул. Женя… Кого бы еще позвала мать?
– Да отстань, – отмахнулся Сережа и еле удержал равновесие. – Вы, все вы, притворщики!
Женя отшатнулся. Хотел спросить, но Сережа и без этого ответил:
– Живете с навязанными профессиями. Думаете, что это правда то, чего так желали. Но нет. На самом деле, ты, Женя, хотел бы быть машинистом. А отец мой хотел пойти в цирк. Что в итоге? Ты стал клоуном, а отец машинистом.
– Жизнь не всегда дает то, чего хотим. Иногда приходится отказаться от того, к чему лежит душа. Понимаешь, Сережа? – Женя осторожно протянул руку, чтобы в момент схватить его и спасти.
– Не хочу отказываться, – Сережа сел на корточки и опустил голову.
Слезы капали на черепицу, оставляя пятна. Женя провел рукой по Серёжиным волосам, пытаясь его успокоить. Не знал, что ещё сделать для Серёжи; не знал, как исполнить мечту.
Сережа утер слезы рукавом куртки и смотрел перед собой. Жене приходилось утешать Серёжу постоянно. Он не мог оставить в беде; не мог позволить барахтаться в собственной темноте.
“Сережа, золотце (смешно звучит, ведь волосы, и правда, золотые), если бы ты знал, чем пожертвовал я. Если бы хоть на миг представил, Сережа, уже бы лежал на холодном асфальте…”
Сейчас Сережа включил защитную реакцию и подшучивал над Женей. Колол, как казалось, в самые больные места. Выворачивал наружу душу и показывал, насколько та у Жени больна.
Казалось…
– А ты технарь дофига, да? – оскалилась Ася.
Она встала и хотела подойти к Серёже, но остановлена руками: крепкой преподавателя и менее крепкой Жениной. Ася попыталась вырваться, чего, тоже, не получилось. Учитель встряхнул ее и громко заявил:
– Катина, сейчас выйдешь и подумаешь над своим поведением.
Он посмотрел Асе в глаза. Отчего та только больше разозлилась.
– Я вам не маленький ребенок. А этот говнюк слишком много себе позволяет, – кивнула в сторону Серёжи и вырвалась из хватки учителя. Серёжа дернулся, закрывая лицо руками. – А ты, я вижу, после нашей последней встречи, пуганый.
– Катина, марш из класса!
Ася фыркнула и вышла. Стоя в коридоре, рассматривала портрет Маяковского. Хотелось быть, как он. Дерзкой, наглой и.... любимой? При этом любимой не просто так, а за дело. За то, что писала рассказы. Да, до рифмы, как до Марса пешком, но преуспевала в другом. Не сдалась ей эта алгебра и формулы. Ася любила литературу. Каждая биография, каждое произведение будоражило до глубины души.