Вещи и судьбы. Истории из жизни. Ясна Малицкая
они никогда никому не отдадут.
Неплохо, конечно, обнаружить в трудную минуту ключи под ковриком. Но всё-таки лучше их никому не доверять.
ДОМОТКАНОЕ ПОЛОТЕНЦЕ
Сказка-быль
Моей прабабушке Марье, крестьянке деревни Яковлево Тверского уезда и губернии, посвящается
– Да, жизнь моя удалась, – размышлял льняной холст, лёжа на полке в доме у правнучки своей первой хозяйки. – Всё сложилось как нельзя лучше для меня с самого начала: лён уродился в тот год хороший, успел вызреть, не перестоял, не стал ломким, вымочили меня в меру, бабы постарались, промяли все бока, а потом вычесали, не оставив колючек на длинных стеблях. Пряха попалась умелая: нить скрутила из кудели тонкую, ровную. Соткали холст крепкий, ткань хоть на сарафан, хоть на рубаху. Была бы нить и ткань погрубее, попал бы в портянки, а там век недолог – полгода, год, и полетишь в печь, никто стирать и штопать рванину не будет.
А моя-то хозяйка готовила приданое к своей свадьбе, и выбрала меня, как самый светлый и гладкий холст, на полотенце. И однажды вечером моя Марьюшка села в горнице на лавку у окна, зажгла лучину, приготовила две иголки с красной и чёрной нитью, да как начала тыкать ими мне в бока!
– Ой, ой, ой! – завизжал я. – Зачем ты меня колешь? Ну-ка прекрати сейчас же, а то обижусь и порвусь на самой середине!
Это сейчас я всё знаю про точечный массаж, про лечение иглоукалыванием, наслушался радио в двадцать первом веке, а тогда, в веке девятнадцатом, я ещё был молодой, неопытный и очень разобиделся на эти иголки. Всё тело болело от уколов. Зажмурил я глаза и думаю: будь что будет, я терпеливый.
Когда уколы прекратились, я один глаз приоткрыл, чтобы подглядеть, убрали ли ненавистных мне обидчиц, и вижу, что по краю моего полотна раскинулись красные гроздья рябины на чёрных веточках. Таким узором, по тверской традиции, украсила меня хозяйка. Значит не напрасно я терпел эти уколы, из простого холста я превратился в полотенце с вышивкой.
По краю проредила хозяйка нити, связала пучками – вот и бахрома. Не смотри, что пичужка шестнадцати лет, всё справила как надо. Только я оправился от иглоукалывания, смотрю, кладут меня в большой тёмный сундук и везут куда-то на лошади.
– Эй! – стал я стучать в стенки. – Вы куда это меня везёте? Мы так не договаривались, красоту такую в тёмном сундуке держать.
Привезли в незнакомый дом, расстелили на столе, положили на меня каравай с солью.
«Вот странные люди, – думаю я, – перепутали меня со скатертью». Только собрался я объяснить, как со мной надо обращаться, как услышал радостный крик: «Едут! Едут! Мамаша, берите полотенце с караваем, встречайте молодых, тятька с образами уже на крыльце стоит».
Меня подхватили тёплые руки, и я поплыл навстречу новой семье. На мне им хлеб-соль подавали на пороге родного дома после венчания.
Я благословлял их на долгую и счастливую