Растяпа. Три напрасных года. Анатолий Агарков
(потолке) каплеевы штиблеты, брякнул люк – началось! Свет погас. Аварийный замигал. Погас, проклятый! По ушам сирена проехалась, в грудь – вода. Сорвались, бросились борта латать. Напор с ног валит. Избыточное давление – одна атмосфера. Утопли, значит, на 10 метров. За минуту не управимся – сила напора удвоится. На двадцати метрах погружения (условного, конечно) выключаются сирена, аварийка, включается нормальный свет. В заштопанные дыры сочится вода, давление за бортом – три атмосферы.
Открывается люк, в наше чумное пространство просовывается каплеева голова – осторожненько, чтобы формочку не замочить. Видит – всё нормально – спускается. Мы строимся. Он проходит с экзаменационной ведомостью.
– Фамилия? Сигарета ваша где?
Я выплюнул коричневое месиво на ладонь.
– Молодец. Отлично. Ваша? А фамилия? Хорошо.
Не правда ли, интересный подход к оценке индивидуальных действий расчёта.
Ну, это я много вперёд забежал – аж на выпускные экзамены. До них нас лудили и лудили.
Да-а, служили. Но мы были живыми людьми, и с нами случались различные истории. Расскажу пару штук.
День к отбою катился. У нас личное время. Захар из своего (второго) кубрика прибегает.
– Хотите на «шурупа» взглянуть?
Эка невидаль! Но идём. Сидит паренёк в морской робе и к солдатской шинели пришивает погоны. По щекам слёзы бегут. Никто не смеётся – посмотрели и прочь. Рассказали потом старшины. Пацан из свердловского института в морчасти призвался, а папашка – генерал в Генеральном штабе. Как узнал, ногами затопал – а подать сюда сукина сына! Учиться отправлял – а он вон куда устроился. Короче, от службы отмылить не удалось, а вот от трёх лет – да: в Москву, в советскую армию служить отправили. Был бы парень на гражданке, упал на спинку, ножками посучил, мамашке поплакался, и отстал бы грозный родитель. А тут – на-ка, выкуси. Тут, брат, дисциплина. Приказали – и шей погоны к солдатской шинели, а потом – шагом марш в Москву. Эх, жизнь наша! Даже не знаешь – завидовать или сочувствовать пареньку. Я – сочувствовал.
Другого, по фамилии Моторин, на гражданку жениться отправили по залёту. Беременная девушка папе, тот военкому – в Анапу депеша. Командир навстречу – всегда за советскую семью! Отрядили домой голубчика, мичман в сопровождающих. Без дороги десять дней на всё прочее – сочетание, свадьба и медовая неделя. Вернулся, злой, как чёрт. Оно и понятно – от молодой, любимой жены на узкую курсантскую кровать. В курилке, что на улице перед казармой, друзьям рассказывает:
– …. она обиделась, отвернулась. Я говорю: чё пердильник отклячила – воняешь, лежишь. Она поворачивается. Говорю, спереди ты не лучше пахнешь. Плачет, сука!
Парни другого рассказа ждали, про интим, должно быть – хохотнули сдержанно. Перерыв закончился, потянулись в учебный корпус.
Я в наряде был дневальным по роте. В курилке подметать – обязанность свободной смены. Томился с метлой в стороне, ожидая конца перерыва – этот трёп по ушам пришёлся.
Все вышли. Моторин задержался, увидел