Под тенью века. С. Н. Дурылин в воспоминаниях, письмах, документах. Сборник
не дал.
В. Н. Торопова
Годы юности и молодости
Буткевич Татьяна Андреевна21
Сидорова (урожд. Буткевич) Татьяна Андреевна (1887–1983) – искусствовед, сотрудник Академии архитектуры СССР. Друг и корреспондент С. Н. Дурылина с 1903 года до самой его смерти. Жена Алексея Алексеевича Сидорова (1891–1978)22. Текст воспоминаний публикуется по экземпляру, подготовленному Т. А. Буткевич в 1975 году для издания. Она просила Ирину Алексеевну публиковать только этот экземпляр, а все предыдущие считать черновиками. Т. А. Буткевич, остановившись на 1916 году, советовалась с Ириной Алексеевной. Решили, что не следует писать о 1917-м и последующих годах, т. к. этот период в биографии Дурылина (принятие священства, аресты и ссылки) не следовало обнародовать в советские годы. Для воспоминаний Татьяна Андреевна использовала свои дневники тех лет и письма к ней Сергея Николаевича, поэтому они так подробны и точны.
Воспоминания о Сергее Николаевиче Дурылине. 1903–1916
1903 год
В 1900 году умер за границей от туберкулеза первый (по счету) врач, заведующий б<ывшей>Измайловской земской больницей23 Ксенофонт Михайлович Языков. Приблизительно тогда же или немного спустя мой отец, Андрей Степанович Буткевич24, получил место заведующего врача Измайловской больницы. По крайней мере, в 1901 году мы уже жили на Благуше25, в квартире главного врача больницы. В 1903 году я впервые встретилась с Сергеем Николаевичем.
Как-то раз весной старший сын Ксенофонта Михайловича Языкова, Миша Языков, привел к нам целую группу своих товарищей-гимназистов, учеников 4-й мужской гимназии, кажется, 5-го класса. Среди них был Сергей Николаевич. Сережа был в то время худеньким мальчиком невысокого роста с бледным, необыкновенно серьезным лицом и вдумчивым взглядом. Кажется, он и тогда уже носил очки. Ему было тогда лет 17, на вид он казался моложе. Своей серьезностью, тихостью, внимательностью к собеседнику он выделялся из шумной, веселой компании своих товарищей и сразу обратил на себя внимание. Он понравился моему отцу, который отличил его от других гимназистов, пришедших с Мишей, и впоследствии всегда относился к нему с большей симпатией, чем к другим. Отец был передовым человеком, очень революционно настроенным, начитанным в области политической и экономической литературы того времени. Он получал из-за границы многие нелегальные журналы и читал их громко в нашем семейном кругу матери, мне и некоторым друзьям, постоянно бывавшим у нас. Иногда каждый из нас читал эту литературу в отдельности, и помню, как я – тогда еще девочка лет 14 – уносила эти листки, мелко исписанные на тонкой прозрачной (папиросной?) бумаге, в свою комнату и со вниманием читала их, вдумываясь в каждое слово, как в какое-то откровение. Впоследствии (кажется, в революцию 1905 года) вся эта литература была собрана в ящик и зарыта в палисаднике нашего дома. Мы искали ее потом, да так я не нашли. Не чужд был мой отец, как бывший толстовец, и религиозно-философских исканий. Неудивительно, что для всей этой