Элизабет и её немецкий сад. Элизабет фон Арним
с каким замиранием сердца я жду их цветения, потому что все немецкие книги по садоводству приговорили чайные розы к пожизненному заключению в оранжереях, где они лишены малейшего намека на божий свежий воздух. Несомненно, я должна благодарить собственное невежество за то, что посмела вторгнуться туда, куда тевтонские ангелы и ступить-то боятся, и заставила мои чайные розы противостоять северному ветру, но они противостояли ему, укрытые хвойным лапником и листьями, и ни одна не пострадала: сегодня они выглядят такими же счастливыми и решительными, как, я уверена, розы во всей остальной Европе.
14 мая
Сегодня пишу на веранде в окружении трех детишек, более назойливых, чем вьющиеся вокруг комары, и уже некоторые из тридцати пальчиков побывали в чернильнице, и мне пришлось утешать их обладательниц, когда долг указывал не утешать, а упрекать. Но кто посмеет упрекать эти раскаявшиеся и поникшие панамки? А перед моими глазами мелькали лишь панамки, да фартучки, да шустрые грязнющие ножки.
Эта троица, их терпеливая няня, я сама, садовник и помощник садовника – вот и все, кто бывает в моем саду, зато мы отсюда практически не выходим. Садовник работает здесь уже год и в первых числах каждого месяца предупреждает об уходе, но до сих пор мне удавалось уговорить его остаться. Первого числа он, как обычно, объявил, что в июне уйдет, на лице его была написана решимость, которую ничто поколебать не в силах. Не думаю, что он так уж хорошо разбирается в садоводстве, но по крайней мере он копает и поливает, и некоторые из посеянных им семян взошли, а кое-что из высаженного принялось и растет, кроме того, он самый усердный из всех известных мне людей, и одно из его величайших достоинств состоит в том, что ему совершенно все равно, чем мы там в саду занимаемся. Так что я снова постаралась уговорить его – откуда мне знать, кто придет ему на смену? – а на вопрос, что ему не нравится и на что он жалуется, он ответил: «Ни на что». Я могу лишь предположить, что он недоволен именно мною, поскольку я предпочитаю, чтобы растения высаживались группами, а ему нравится, чтобы они росли в линию. К тому же ему, наверное, не нравится, что всякий раз, когда он сажает или сеет что-то новенькое, я зачитываю ему соответствующие отрывки из книг по садоводству. Поскольку я совершенно невежественна, то подумала, что так будет проще – объяснить-то я ничего не могу, поэтому прихожу к нему с книгами, дабы он мог припасть к первоисточнику мудрости, и, пока он работает, щедро проливаю на него эту мудрость. Допускаю, это может раздражать, и смелость мне придает лишь беспокойство по поводу того, что из-за какой-нибудь нелепой ошибки будет потерян целый год. Иногда, прикрывшись книгой, я смеюсь над его разгневанной физиономией – жаль, что никто не может сфотографировать нас в эти моменты, чтобы через двадцать лет, когда мой сад превратится в истинную обитель прекрасного, а я постигну все тонкости, вспоминать о блаженстве первых побед и провалов.
Весь