Хлеб наемника. Евгений Шалашов
и что такого? – примирительно сказал я. – Ну, подумаешь. Да ей и всего-то лет восемь! Ну десять, ладно. Разок-то можешь…
Вместо ответа гнедой махнул хвостом, пытаясь попасть мне по физиономии. Таким образом выразив все, что он думает обо мне, о пейзанине и о той кляче, Гневко собрался вернуться к недоеденным ромашкам. Но тут уж я не выдержал:
– Друг называется! Почему я один должен о деньгах думать? А мне каково было, когда мы у той дуры жили?
Гневко остановился и слегка скосил глаз в мою сторону.
– Го? – удивленно спросил он.
– С чего это ты взял, что мне там нравилось? – обиделся я. – Как же … Так нравилось, что я без порток был готов сбежать. Из-за тебя страдал. Думал, ладно, так уж и быть – до весны эту толстую дуру поублажаю, зато мой скакун будет в теплой конюшне да в сытости, да с кобылками молодыми. А ты… Я тебя часто о чем-то прошу?
Жеребец пристыжено застриг ушами, мотнул гривой: «Ну, прости, прости, не знал я…»
– Вот, господин рыцарь, мы и пришли, – послышался бойкий говорок пейзанина. – А это – лошадка моя, Снежинкой звать. Красавица!
«У-у-у!» – завыли мы с гнедым в один голос.
Снежинкой кобылку можно было назвать только с большого перепоя… Шкура, может, и была когда-то белоснежной, но изрядно потемнела и полиняла от времени. А тут еще красавица и приволакивала ногу…
«Уж не сап ли» – забеспокоился я и подошел поближе глянуть на лошадиные бабки. А, нет – залысин не видно. Надо бы копыта осмотреть, но это уж пусть хозяин сам разбирается, его лошадь. Чувствовалось, что «Снежинке» не восемь и даже не десять лет, а все двенадцать с гаком. Ей бы не о жеребятах думать, а о том – как бы к живодеру не попасть…
Однако при виде гнедого красавца кобылка воспрянула, как старушка-нимфоманка перед молодым любовником, – выпрямила спину, подняла хвост и кокетливо заржала. Правда, ржанье было с легким покашливанием…
– Вот, видишь, господин рыцарь, какая красавица?! – горделиво сказал селянин, любуясь на свою э-э … кобылку.
Я осторожно перевел взгляд на Гневко. Бедолага стоял, широко расставив копыта и опустив голову до земли. Казалось, с места его теперь не сдвинешь. Пришлось подойти к другу поближе и осторожно положить ему руку на холку:
– Ну, может, тебе глаза закрыть? Давай, попонку наброшу, – заюлил я, чувствуя себя последней сволочью. – А ты представь себе, что с другой…
Гневко посмотрел на меня исподлобья: «Ну и гад же ты! Сам бы пробовал!» А я подумал: «Надо было у мужика деньги вперед брать…»
– А помнишь, прошлым летом? – состроил я умильную физиономию. – Кобылка у тебя была…
«Которая?» – прищурился наглец. Дескать, много их было, где ж упомнить-то всех…
– Ну, которая вся такая знойная, мавританская… помнишь? Копытцем топнет – аж дым из ушей! А шея у нее, а спинка… Вспомнил?
Кажется, мой боевой друг и соратник вспомнил… В глазах загорелся огонь.
– Во-во,