Крысиная тропа. Филипп Сэндс

      Мы ходили на цыпочках вокруг более щекотливых тем. Он спросил о моем деде и молча выслушал подробности. Я задал вопрос об отношениях его родителей. «Моя мать была убеждена, что мой отец прав, что он поступает верно». Она ни разу не сказала о нем дурного слова в присутствии сына, но тот не мог не признать существование темной стороны. «Я ощущал вину за своего отца». Хорст знал об «ужасных делах» режима, но их вторжение в повседневную жизнь произошло гораздо позже. Послевоенный период был временем молчания. Никто в Австрии не желал говорить о тех событиях – ни тогда, ни сейчас. Он намекнул на сложности с семьей, с племянниками и племянницами, но не вдавался в подробности.

      Мы перешли к другим темам. Шарлотта видела Хорста успешным юристом, как его отец, но он сделал другой выбор. Хватит учебы, сказал он матери, лучше он свалит куда подальше. «Прощай, мама». Она была глубоко разочарована тем, что он пошел собственным путем. В начале 1970-х годов его познакомили в Вене с художником Фриденсрайхом Хундертвассером[15]. «Я знал, что могу быть полезным Хундертвассеру, мы хорошо ладили, потому что он скромник вроде меня». Хорст работал у художника ассистентом, плавал на его яхте «Регентаг» («Дождливый день») из Венеции в Новую Зеландию с молодой женой Жаклин. В том плавании в 1977 году родился их единственный ребенок – дочь Магдалена.

      «Почему-то мне было хорошо оттого, что Хундертвассер – еврей, – продолжал Хорст. – Возможно, в вас, Филипп, меня тоже привлекает ваше еврейство». Но мать художника боялась Хорста. «Она знала фамилию моего отца, знала, кем он был, и у нее остались тяжелые воспоминания, связанные со звездой Давида…» Говоря это, Хорст водил пальцами по своей руке в том месте, где могла бы быть нарукавная повязка.

      Впрочем, объяснял он, историческая ответственность за отца – сложный вопрос. Отто был противником расовых теорий, не считал немцев сверхчеловеками, а всех остальных – унтерменшами. «Он хотел сделать что-то хорошее, хотел, чтобы дела двигались, хотел найти решение проблем после первой войны».

      Так на все это смотрел Хорст. Его отец как достойный человек, оптимист желал, дескать, добра, но стал заложником ужасов, вина за которые лежала на других.

      Я терпеливо слушал, не желая нарушать атмосферу нашей первой встречи.

      Несколько дней спустя, уже в Лондоне, я получил от Хорста сообщение: «Благодарю за посещение Хагенберга с целью узнать о трагической судьбе семьи вашего