За пеленой лжи. Евгения Горская
Нет.
– Не понял. – Она молчала, и он, вздохнув, спросил. – Ты где?
– Не знаю.
– Тебя похитили? – он попытался свести все к шутке. Ему хотелось домой.
– Нет.
В тот момент она походила на робота гораздо больше, чем тогда, когда он считал, что она запрограммирована на бесконечную работу.
– Где ты находишься? – обреченно уточнил Виктор. – Дома? На улице?
– На улице. – Она помолчала, хихикнула и прочитала название улицы.
Он как будто видел, что улица ей незнакома и название она прочитала.
Она больше не казалась ему роботом. Черт знает кем она ему тогда показалась.
Он забрал ее с незнакомой улицы через полчаса. Она послушно ждала его, стоя у тротуара.
– Садись, – открыв дверь машины, велел тогда Виктор и повез ее к себе домой.
Теперешняя Нина напоминала ту, давнюю.
– Вставай, – велел он сейчас и тут же передумал. – Нет, посиди пока. Я пойду оденусь.
Она послушно ждала, пока он наденет куртку и запрет кабинет, а потом послушно шла за ним к его машине.
Как бездомная собачонка, которую приласкал временный хозяин.
Шел дождь, слабый, но холодный. Мелкие капли падали ей на волосы. Виктору хотелось поднять капюшон ее куртки, но делать это на виду у коллег он отчего-то не рискнул, как будто в этом было бы что-то интимное и не предназначенное для чужих глаз. Непонятно, отчего не рискнул, на мнение коллег ему было наплевать.
Да и коллеги не имели обыкновения глазеть в окна.
Сегодня из-за дождя детей на прогулку не выводили, и день казался более длинным, чем обычно. Дети визжали, прыгали, Маша легонько их одергивала. Как ни странно, дети ее любили, хотя сама она особых чувств к своим подопечным не испытывала. Она от них уставала.
О том, что дети ее любят, говорили родители. Впрочем, они могли и преувеличить.
Родители для Маши делились на две группы: одни были постоянно чем-то недовольны, другие, наоборот, перед ней заискивали.
И то и другое было лишним, она ко всем детям старалась относиться ровно.
– Все, ребята, кончаем играть, – объявила Маша. – Скоро обед.
За лето она надеялась найти работу получше, в Москве, но это ей не удалось, и она продолжила работать воспитательницей в обычном районном детском саду.
О том, какая у нее зарплата, Маша предпочитала не только не говорить, но и не думать. Жалкая у нее была зарплата. И с голоду не помрешь, и жить нельзя.
Что-то очень несправедливое было в том, что в Москве за ту же работу платили почти в два раза больше. А в частных детских садах еще больше.
Впрочем, Маша к несправедливости давно привыкла. Если, конечно, к этому вообще можно привыкнуть.
Свободная минутка выдалась, только когда она уложила детей спать. Многие не спали, и тех, которым уснуть не удавалось, Маша жалела. Себя помнила ребенком и не забыла, как тяжело маленькому человечку тихо пролежать полтора часа.
Маша тихонько вышла из спальни, достала телефон и удивилась,