Творения, том 4. Святитель Иоанн Златоуст
прошу любовь вашу, чтобы, узнав пользу от поста, вы не лишились ее по нерадению, и при его наступлении не печалились, но радовались и веселились, согласно с словами блаженного Павла: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16). В самом деле, пост есть пища для души, и как телесная пища утучняет тело, так и пост укрепляет душу, сообщает ей легкий полет, делает ее способною подниматься на высоту и помышлять о горнем, и поставляет выше удовольствий и приятностей настоящей жизни. Как легкие суда скорее переплывают моря, а обремененные большим грузом затопают, так и пост, делая ум наш более легким, способствует быстро переплывать море настоящей жизни, стремиться к небу и к предметам небесным, не дорожить настоящим, а считать его ничтожнее тени и сонных грез. Напротив, пьянство и объедение, обременяя ум и утучняя тело, делают душу пленницею, обуревая ее со всех сторон, и не позволяя ей иметь твердую основу в суждении, заставляют ее носиться по утесам и делать все ко вреду собственного своего спасения. Не будем же, возлюбленные, беспечны в устроении нашего спасения, но зная, сколько зол проистекает от невоздержности, постараемся избегать вредных от нее последствий. Роскошь воспрещена не только в Новом Завете, где больше уже требуется любомудрия, большие предлагаются подвиги, великие труды, многочисленные награды и неизреченные венцы, но не позволялась и в Ветхом, когда находились еще под тенью, пользовались светильником и вразумляемы были понемногу, как дети, питаемые молоком. И чтобы не думалось вам, будто мы так осуждаем увеселения без основания, послушайте пророка, который говорит: «Вы, которые день бедствия считаете далеким … лежите на ложах из слоновой кости и нежитесь на постелях ваших, едите лучших овнов из стада и тельцов с тучного пастбища, … пьете из чаш вино, мажетесь наилучшими мастями, думая, что это постоянно, а не преходяще!» [3] (Ам. 6:3–6). Видите, как обличает пророк роскошь, и притом говоря иудеям, бесчувственным, неразумным, ежедневно предававшимся чревоугодию? И заметьте точность выражений: обличив их неумеренность в пище и употреблении вина, он потом присовокупил: думая, что это постоянно, а не преходяще, показывая этим, что наслаждение (пищею и вином) ограничивается только гортанью и устами, а дальше не простирается.
Удовольствие кратковременно и непродолжительно, а скорбь от него постоянна и бесконечна. И это, говорит, зная по опыту, они все думая, что это постоянно, т. е. считали постоянным, а не преходяще, т. е. улетающим и ни на минуту не останавливающимся. Таково ведь все человеческое и плотское: не успеет появиться – и улетит. Таково веселье, такова слава и власть человеческая, таково богатство, таково вообще благополучие настоящей жизни; оно не имеет в себе ничего прочного, ничего постоянного, ничего твердого, но убегает скорее речных потоков, и оставляет с пустыми руками и ни с чем тех, которые прилепляются к этому. Напротив, духовное не таково: оно твердо и непоколебимо, не подлежит переменам и пребывает вечно. Как же было бы безрассудно
В таком порядке, отступающем от обычного греческого текста, читается это место по изданию Миня.