Карамель. Новый Мир. Кристина Владимировна Тарасова
Без нас не будет вас»
Захлёбываюсь: ледяная жидкость взбирается и наполняет изнутри.
«Вы наши подчинённые, а мы Боги»
Тело обдаёт жаром; я чувствую: вот-вот вспыхну, загорюсь.
«Восхваляйте же своих Создателей!»
Открываю глаза.
Помню, что тонула. Помню ледяную воду и обжигающее нахождение в ней – такое возможно? Сколько будет повторяться этот сон? Сон равно дефект. Из-за этой мысли весь учебный день не могу найти себе места. И весь учебный день избегаю Ромео, дабы он не докучал расспросами. Уроки идут без изменений – скучно и стабильно, хоть это радует. Остаётся последняя дисциплина. Ромео, будь он неладен, выплывает из кабинета и двигается навстречу – не спастись, беседы не миновать. Поправляю ворот рубахи и делаю глубокий вдох. Он ничего не поймёт, не заподозрит… Ромео заискивает моего внимания – сдаюсь, замираю, отвлечённо смотрю в сторону. И вспоминаю, как в том странном видении меня накрыло водой: ощущения были реальны. Волна захлестнула. Город тоже захлёстывал. Может, я боялась в нём утонуть? раствориться и потеряться, боялась, что меня накроет волной безызвестности?.. Нет, брось, ты же Голдман, а Голдман ничего не боятся. Да и чувство страха – равно иным чувствам – не может докучать высшим людям, людям с поверхности, Создателям.
– Что-то случилось? – интересуется (да, браво, он ничего не понял и не заподозрил) Ромео и чуть протягивается ко мне.
Отклоняюсь, выдерживая привычную (и разрешённую) дистанцию, после чего делюсь повторяющимся сном, который приходит в течение дня то ли воспоминанием, то ли наваждением.
– Да, это звучит глупо, согласна, – быстро роняю я.
– Вовсе не глупо, всё в порядке, – утешает Ромео. – Ощущения не могут быть глупыми, ты так чувствуешь, и это твоё право.
Чувствуешь. Мерзкое слово. Игнорирую его и прошу:
– Только не говори никому.
– Обижаешь.
Слабо улыбаюсь. С Ромео комфортно: он всегда выслушивает; не всегда соглашается (а точнее – никогда), но выслушивает определённо. И почему я опасалась беседы с ним?
А, вот почему. Последующее в его голосе беспокойство (или это забота?) мне не нравится вовсе; чувства есть удел низших людей, так прописано в Своде Правил, так учат в Академии. Чувства равно слабость, чувства равно уязвимость, чувства равно отклонение.
– Не думала обратиться к врачу? – роняет юноша.
Чего?
Без улыбки насмехаюсь:
– Откуда столько наивности, Ромео?
Он встряхивает головой и сбежавший из-под геля черный волос прибивается обратно; словно заплатка – встаёт на своё место. У Ромео шрам на виске, который он пытается скрыть чёлкой, и ещё один на щеке – под глазом: едва заметный рубец. Не говорит об их появлении, только хмурится. Ромео часто хмурится. Мне нравится, нахожу это серьёзным.
– Тебя должно волновать твоё здоровье, – говорит Ромео.
– Меня должны волновать часы рекламы, купленные отцом. И моя жизнь на поверхности. Больше ничего.
Юноша кивает будто соглашается.