Из воспоминаний замполитов околозастойных лет. Алексей Павлович Корчагин
курсант Петров А.А. (далее следовала дата) получил известие от своей бывшей девушки, которая сообщала, что не может пережить расставание со мной и хочет покончить жизнь самоубийством. При этом, в предсмертной записке, станет обвинять в своей смерти меня.
Понимая, что такое содержание предсмертной записки бросит тень не только на наше отличное подразделение, но и на военное училище, в целом, я решил пойти и объяснится с ней, надеясь таким образом предотвратить ее смерть и спасти честь училища.
Поскольку я был сильно взволнован этим известием и считал, что промедление может привести к трагическому исходу, то не стал обращаться за увольнительной запиской к дежурному офицеру, а сразу пошел в самовольную отлучку.
Нам всем повезло. Я успел вовремя. Моя бывшая девушка была жива и только заканчивала писать предсмертную записку. Увидев меня, она бросилась ко мне и заплакала. Мне стоило больших усилий привести ее в чувство и заставить отказаться от самоубийства. К сожалению, наш разговор затянулся до самого утра, но теперь я точно уверен, что она не причинит вред себе и никакая тень не упадет на репутацию нашего отличного подразделения.
Готов ответить по всей строгости Закона, но прошу учитывать, что мои действия не имели лично корыстного умысла, а были направлены исключительно на благо нашей отличной батареи и училища.
Под написанным стояла подпись Петрова.
Во время чтения этой объяснительной записки у Пальцева на лице не дрогнул ни один мускул. Закончив читать, он поднял глаза на стоявшего перед ним Петрова и тихо спросил: «А почему ты поступил в военное училище, а не в литературный институт?». На что Петров ответил: «Я не мыслю свою жизнь вне армии, товарищ майор».
Пальцев посмотрел в глаза Петрова, которым тот силился придать выражение искренности и снова тихо сказал: «Хорошо, иди». Петров ушел, а Пальцев открыл сейф, положил туда объяснительную и подумал: «Быстро он, однако, сориентировался, может и в сложной военной обстановке такую же смекалку проявит, но пять нарядов вне очереди ему объявить надо».
Душевный был человек, понимал тонкую грань между требованиями армейских уставов и сложившимися обстоятельствами, поэтому и уважали его курсанты.
Или вот, один хороший командир батареи в этом же училище был – майор Чащин, который с пониманием относился к порывам неокрепшей курсантской души, при этом, он, правда, приговаривал: «Если бы не жизнерадостные гены моего папы, то я бы давно уже бился в конвульсиях на центральном проходе от ваших выходок».
Как-то, небольшая группа курсантов, задержавшаяся по различным причинам в училище во время летнего отпуска и привлеченная к покраске полов в казарме, решила провести вечер с пивком.
За пивом, по окончании покраски полов, отрядили самого невысокого и смекалистого курсанта Паромова. Тот, чтобы не быть заподозренным в посягательстве на самовольную отлучку оделся в казенные спортивный костюм и кеды, а канистру под пиво положил в армейский вещевой мешок и с подготовленной отмазкой