Гейша. Александр Житинский
и согнута так, чтобы статью сразу можно было найти.
– «Тикли и гуманизм», – прочел Суриков заголовок. – Читать дальше? – спросил он.
– Мура, наверное, – предположил Михаилус. – Что они могут смыслить в тикли?
– «Сегодня, когда передовые ученые всех стран…» – начал Суриков, но Михаилус перебил:
– Суть, суть читай!
Суриков заскользил глазами по строчкам, отыскивая суть. Шатун не выдержал, выхватил у него газету.
– «Аморфный гуманизм тикли не имеет ничего общего с классической и даже с квантовой механикой…» – прочитал Шатун, размахивая указательным пальцем.
Он задел им тикли, и оно рассыпалось на мелкие блестящие пылинки, которые изобразили в воздухе ленту Мебиуса и печально поплыли по направлению к форточке.
– Ну конечно! – сказал Суриков. – Еще неизвестно, есть тикли или нет, а под нее уже подводят базу…
– Под него, – сказал я. – Утром оно среднего рода.
На меня посмотрели чуть внимательнее, чем обычно.
– Тикли есть. Я это вчера доказал, – заявил Михаилус.
– Можешь пронаблюдать? – издевательски спросил Шатун.
– Нужен прибор. Но это уже не мое дело, – развел руками Михаилус.
Тикли бросилось в стекло, точно бабочка. Я подошел к окну и распахнул его настежь.
– Ты что, с ума сошел?! – закричали коллеги.
– Посмотрите, как улетает тикли, – сказал я.
– Чокнутый – факт, – сказал Шатун.
Тикли вытянулось в длинную ленту и полетело по направлению к парку культуры. Две синички пристроились к нему и сопровождали, пока тикли не скрылось из глаз. Суриков-старший закрыл окно и постучал себя по лбу логарифмической линейкой. Этот жест он адресовал мне. И все стали стучать по лбу логарифмическими линейками. Последним это сделал вахтер, когда я уходил домой. Неизвестно, где он ее взял.
Ночью наступил Новый год. Моя любимая девушка не пришла, потому что я так и не вспомнил, как ее зовут. Я сидел один перед телевизором и чокался шампанским с экраном. На третьем тосте экран разбился, вспыхнув ослепительным светом, и Новый год прошел мимо по соседней улице.
– Тикли! – позвал я.
Тикли высунулась из стеклянной дымящейся дыры, где только что танцевала Майя Плисецкая. На тикли было короткое вечернее платье, а ее зеленоватый глаз смотрел на меня простодушно и доверчиво, как новорожденный слоненок.
– Тикли, посиди со мной, – попросил я. – Ты меня понимаешь?
Она написала чем-то на стене: «Я тебя понимаю».
– Скоро они научатся тебя наблюдать, – сказал я.
«Пусть попробуют!» – храбро написала тикли.
– Тикли, дай я тебя поцелую! – обрадовался я. – Ты молодец, тикли!
«Ты тоже молодец, – написала она. – Целоваться не надо».
Я налил ей шампанского, и тикли отхлебнула глоточек. Видимо, она делала это впервые, потому что ее глаз сразу заблестел, и тикли стала летать по комнате быстро и бесшумно, оставив свое вечернее платье на диване.
– А