Пружина. Татьяна Чекасина
пути в областном центре, будто с верёвки сорвался, уходит не туда, куда Мария и дети. У него цель – выжигательный аппарат.
В купе открывает коробку…
– Ты чё, – малолеток!? Этот дурацкий аппарат денег стоит!
– Для Марины, для Лады…
– Им – кукол дорогих не хватает!
Верховодит она. Если развод – ползарплаты алименты. Уберегла от верной смерти, от тюрьмы, ведь и он виноват в той драке. Тишине – в ухо залепил. На суде говорил тот, – плохо слышит. У Вятского чуть не вытек глаз.
…Рисует он вначале для выжигания. К древесине – прямо любовь. Для детсада выпиливает из колодин гномов. Их много будет в парках, тогда – невидаль. Первая оценённая работа, хотели оплатить. Да, видно, наследственное (говорила мама). Дед, мамин отец Андрей Прокопьевич и по дереву резал. На комоде – кленовые листья, на буфете – виноград, шишки кедра… А ещё он дрался. Но в микрорайоне Каменные Ломки память о нём не как о драчуне, а как о художнике.
…В квартире визг пилы, полы – в краске.
Как-то Мария громко жалуется на кухне товарке Анфисе Ступаковой:
– Болезнь!
– Для деток-то пусть, – неуверенный ответ…
А ему вкрадчиво:
– Кое-кто не догадывается, а недуг крутит им… Ты бы к врачу в город…
В ответ – ухмылка.
Он не едет отдыхать в Барановку. А вот с дочками то в Москву, то в Ленинград. С Ладой – в Кижи, в Пермь. Музей деревянной скульптуры – и дома скульптОры. И Лада – с деревяшками. Их радость ненужная (мнение Марии). Не дело – лепить птиц, как на уроке труда. Дочь лепит, глядя в энциклопедию, купленную детям их неумным (думает Мария) папашей.
Человечек бьётся деревянной головой. Корнев глядит на него обиженно. В тамбуре дверь открыть и кинуться во мрак…
– Завязал я с этим.
– Давно?
– В том году.
– И чё так?
– Надоело.
– Осмеял тебя кто или сам?
– И сам, и один эрудит…
– Злой ерундит-то?
– Добрый.
У Гавриила в полумраке вагона таинственное лицо:
– Вы меня извиняйте, я копаю ямы под саженцы в лесхозе тридцать пять годков. Какая копань, ежли бы в одном месте!.. А молодым к своедельщине льнул. Из камня выточить, из меди выгнуть. И вот вдругорядь. Добываю резцы. Иные помог сын (он главный на мебельной фабрике). Пенсия – время для этого баловства. Заготовки долго берёг. Беру одну, работаю… Какая яшмина! Не камень, – картина! Беру другую. И опять! Каменья загляденье, и все убил начисто! Руки грубые. Но не в них дело. В голове – отупение. Прогагарил я богом даденное. И вам советую: куда тянет, туда иди. Туда иди, куда зовёт…
Да ведь на этой ветке, которой идут поезда только с юга на север и с севера на юг, не найдётся никого ближе этого деда!
– Тебе отпущено много. Тот, кому много дадено, с причудами… Ты и художник. И работа вона какая! Всё ладом.
Ну, выпрыгнет в Напалкове, а директору в Комбинате скажет, мол, не могу, болен… Не будет в роли того лесосплавщика, который «знал, что не сдюжит, а лез», в итоге гибель в майдане, в омуте. Но туда тянет.