Пик сароса. Ди Темида
иной выдумке тех веков.
Гнев Зевса велик, но наука величавее него.
Хм. Архимед был довольно смелым учёным, фактически напрямую заявляя в свои времена, времена закостенелого язычества и страха перед богами, что наука величавее и первичнее самого громовержца. Словно Архимед знал уже слишком много для своей эпохи… Но при чём тут солнце и луна?
Найти солнце и луну, развеять легенду прахом, представив их в сарос…
Джеффри говорил, что одним из синонимов к слову «представив» может быть «подставив». Если исходить из этого, то в расчёт сароса должны быть подставлены солнце и луна. Но как и для чего? Или же Архимед лишь ещё раз подтверждал то, что так можно выявить затмение и просчитать его повторение? Солнце подставить на луну, луну на солнце – так и выходит. Хотя…
…развеять легенду прахом…
Нет, это не утверждение существования затмения как такового. Архимед намекает на то, что солнце и луну можно подставить в сарос, вопреки гневу Зевса и развеяв легенду. Что за легенда? И зачем это нужно делать, кроме того, чтобы доказать эффективность науки?
Побродив по разным преданиям – Прометей, Тантал, Асклепий… – где Зевс проявлял свой гнев, я так и не нашла что-то, связанное с солнцем и луной.
– Стоит ли принимать всё это в расчёт? – смотрю на свои выписанные в рабочий блокнот мысли, больше похожие на вопросы без ответов, чем на тезисы, и бормочу под нос: – В каждой второй легенде Зевс на что-то или кого-то гневается… Может, я вообще ищу не то и не там?
Вот бы Джефф сумел расшифровать больше! И вот бы Архимед не говорил такими неясными аллюзиями… Время за работой пролетает незаметно, и к моменту объявления посадки на самолёт моя голова готова разорваться от объёма данных и сомнений. И едва плюхнувшись в своё кресло, пристёгиваюсь и моментально засыпаю, даже не прослушав правила безопасности, рассказываемые миловидной бортпроводницей. И снится мне далеко не Блейк, а усмехающийся Архимед, держащий солнце и луну в каждой из ладоней.
***
Афины встречают невыносимой жарой, и только бриз, доносящийся с залива Эгейского моря, хоть как-то смягчает мои муки. Ветровка успешно уложена в чемодан, и я, повязав бандану и обливаясь потом, качу свой багаж по просторному залу аэропорта с трудновыговариваемым названием «Элефтериос Венизелос» в надежде увидеть своего сопровождающего. Его телефон отвечает длинными гудками, да и моя связь ловит с перебоями. И нахожу его на уличной парковке лишь через двадцать минут бесцельного поиска, поняв, что в здании я его не увижу.
Переборов лёгкое раздражение, вызванное скорее потерей времени впустую, что я так не люблю, и прибивающей к земле духотой, подхожу к машине, узнав номерные знаки, заранее присланные в письме.
– Мистер Уолш? – табличка с моим именем сиротливо лежит на нагретом капоте тёмно-серого полуоткрытого внедорожника, пока его водитель, по совместительству мой недальновидный и, очевидно, безответственный провожатый, вальяжно стоит спиной, облокотившись