Еврей. Григорий Веский

      Великий Штраус! без сомненья,

      Необозрим его талант…

      Он, словно дивный фолиант,

      Где нет строки без приключенья!

      Как не любить созвездье нот? —

      В них слёзы радости. Былые,

      В них чувства плещутся живые

      На лоне девственных красот.

      Я за мечтой лечу желанной,

      Она (подумать только – да!)

      Как свет свободы долгожданной,

      Как солнце, воздух и вода.

      Понятно публики волненье:

      Здесь звуки льются для души,

      Здесь поцелуя вдохновенье…

      Минуты счастья хороши!

      Невежды мысли так скучны…

      Его не трогают беседы;

      Ему с рождения даны

      Лишь смехотворные победы.

      Ничем не лучше верхогляд,

      Его, для комплиментов поза.

      Когда ему в лицо польстят,

      Его как будто исцелят,

      Ведёт себя он как мимоза.

      То было словно представленье,

      Где каждый видел, что хотел…

      Перешагнув на миг предел,

      Своё, приветствуя виденье.

      Господь с улыбкою взирает

      На поведение людей,

      На суть неслыханных идей:

      Его ничто не удивляет!

      Оваций гром и… ликованья!

      Слова восторга, восклицанья…

      Так восхищаются зарёй,

      Здесь тишины покров ночной;

      Здесь есть предмет для подражанья!

      Поклонник музы благонравной

      Сказал бы сразу: «Чародей!

      Ты – искуситель добрых фей!

      Ты с буквы пишешь всё – заглавной!»

      Здесь по глазам видны желанья…

      Приятно им благоволить,

      Коль позабыты нареканья;

      Коль слов не нужно для признанья,

      А только хочется любить!

      Среди особ высокомерных

      Привлёк внимание еврей —

      Заложник мыслей суеверных,

      Но с философией… неверных,

      На свете будто всех бедней.

      Он, представитель тех народов,

      Где в жилах кровь течёт купца;

      Любитель хитрых он обходов,

      Нет для него порой законов,

      В нём дух ужасного льстеца!

      Он против долгого безделья,

      Где счастье дремлет бытия;

      (Там чувство меры пития),

      Там нет тяжёлого похмелья.

      Молва их род давно корила

      За лицемерия наряд;

      Холодной скупостью прослыла

      (Так до сих пор на свете было)

      Душа и сердце, говорят.

      Там чувство юмора живое

      Сверкает в солнечных лучах

      И, хоть пред совестью в долгах,

      Хранят молчанье… гробовое.

      Скажу не ради развлеченья,

      Вот характерная черта:

      Евреи любят исключенья

      Для личной пользы… неспроста!

      О, слухам я не очень верю!

      Их откровенно сторонюсь,

      Их мести вовсе не боюсь

      И всё же в пасть не лезу зверю.

      От жизни он не устаёт,

      При виде денег чуть немеет,

      Их неохотно отдаёт,

      Себя фантазией не греет.

      Абрама с нею случай свёл

      (Зову по имени его я),

      Чтоб не нарушить мир покоя,

      Чтоб дьявол в дебри не завёл.

      К тому ж из чувства уваженья

      Хочу по имени назвать;

      От вас мне нечего скрывать —

      Я не лишён предубежденья.

      Приметы пылью вековою

      Лежат на разуме моём,

      Их не стереть уже рукою,

      Ни шуткой острой, удалою…

      Кто с этим право не знаком?

      Ошибки тягостны чужие —

      Воспринимают их всерьёз;

      Свои, как шалости простые,

      Совсем невинные, блажные —

      А с них какой, скажите, спрос?

      Так вот, она под впечатленьем

      Концерта Штрауса была,

      Улыбкой нежною цвела,

      Любуясь