Отдать душу. Алексей Гравицкий

      Двулик втихаря, поставив передние задние лапы на стол, тырил что-то еще съедобное, весело болтая одним хвостом и воровато поджимая другой.

      Фриц, сидящий в обнимку с десятикилограммовым арбузом, набрал водки в шприц и, напевая «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина», вкатил содержимое шприца в полосатый арбузий бок. Довольный арбуз пустил пару пузырей. Довольный Фриц хмыкнул и, пропев «Выпьем и снова нальем», набрал в шприц новую порцию водки.

      Часы в углу начали бить девять вечера. Из маленького окошечка с истошным воплем «Ук-ук, ук-ук, ук-ук» выпрыгнула укукшка. Над всем этим хаосом летали пьяные глаза с потрескавшимися от бессонницы жилками и пытались косо посмотреть друг на друга.

      Изя с тоской и страхом потянулся за бутылкой.

      «Утро туманное, скатертью дорога», – звучал в голове посторонний голос. Изя повернулся, голос смолк, вернее сказать, растворился в барабанной дроби.

      «Однако, как активно меня выставляют», – подумал Иванов и открыл глаза. Никто его не гнал. Он лежал на самой обычной кровати в самой обычной квартире. И барабанная дробь в голове была самым обычным отголоском подступающего похмелья. Изя огляделся и не нашел ничего странного. На стене висели самые обычные плакаты, на столе лежала самая обычная колода карт, которую покрывал самый обычный трефовый туз. Часы тикали, отсчитывая положенные им секунды в заданном направлении. И даже собака, что лежала тут же у кровати, была самой обычной, то есть имела один зад и одну голову. Чертовщина какая. Это дерьмо собачье… Тьфу, точнее сказать, эта собака дерьмовая такая же, как и все прочие. Теперь отчетливо стало видно, что это миттельшнауцер, а вчера можно было только догадываться.