Мама. Алексей Гравицкий
если бы Мишка остался жив, он бы стал добиваться своей цели. Но разве можно достичь добра силой? Разве можно творить добро, заковывая в кандалы? Порядок навести еще можно, но добро…
– А разве можно навести порядок, поспускав с цепей дворовых псов во всей деревне? – прищурился Мамед. – И какое из того добро? Хозяин, мы говорим о вещах банальных, обсуждаем вопросы, все ответы на которые давно известны, при том что объяснения до сих пор нет.
– И что?
– У меня создается впечатление, что я говорю не с человеком, успевшим побыть президентом огромной страны, а с ребенком, путающимся в определениях.
На этот раз хозяин пристально поглядел на араба.
– Я стар, Мамед. Я имею право быть банальным и путаться в том, что кажется банальностью. Раньше я тоже не задавался этим вопросом, мне все было понятно. Я шел и делал, шагал и перешагивал. Теперь я веду созерцательный образ жизни. Мне остается лишь грустить, философствовать и надеяться на чудо, которого жду очень давно. Оставь меня. Иди спать.
Мамед встал и поклонился коротко.
– Как скажете, хозяин.
Когда он был уже в дверях, бывший президент сказал, словно бы ни к кому не обращаясь:
– Я убил его тогда, когда понял, что иначе он убьет меня. Я сделал это своими руками. Мне было нужно сделать это самому. Не чужими руками, а самому. Что бы понять за что я отвечаю.
Мамед остановился, обернулся. Выглядел он мрачно, даже загар, казалось, потемнел:
– Вы после этого столько убили чужими руками, что пора уже забыть об этом.
– Скажи мне, Мамед, твой бог меня простит?
– Нет, – коротко и сухо ответил араб.
– Тогда нужно найти такого бога, который сможет меня простить.
– Нет, – повторил Мамед. – Вы сгорите в аду, хозяин. И я буду гореть вместе с вами.
– Ты-то за что? – фыркнул хозяин. – Ты светлый, чистый.
– За преданность, – тихо сказал араб и, поклонившись, вышел.
27
Зал, в котором оказалась Эл, напоминал нечто среднее между тронным залом и президентским кабинетом. От середины зала до самого его конца прямо по центру тянулись длинной вереницей столы. Заседали здесь когда-то или нет, трудно было сказать, но столешницы красного дерева блестели полировкой. В торце стола у самой дальней стены в кресле с высокой кожаной спинкой сидела невысокого роста женщина лет тридцати пяти – тридцати восьми на вид. Хотя Эл каким-то звериным чутьем ощутила, что на самом деле женщина скорее молодится и реально старше возраста, на который выглядит.
– Жанночка, – обрадованно воскликнула женщина в кресле, обращаясь к конвоирше с автоматом. – Сколько лет, сколько зим. Кого это ты привела?
– А это вам, Юля Владимировна, презент от господина Григорянца. Может быть, что-то любопытное расскажет. Это шлю… прости. Девочка на Анри работала, теперь сбежала. Я ее в лесу подобрала. Если правильно к делу подойти, то можно получить информацию об организованной преступности, которая с нами соседствует.
Эл слушала с удивлением. Юля Владимировна?