Лето сумрачных бабочек. Энн-Мари Конуэй
раз моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд.
23 апреля 1986 г.
За двенадцать лет до моего рождения.
Глава вторая
Не знаю, как долго я сидела там, пытаясь понять смысл всего этого, но в какой-то момент я услышала, как мама выходит из гостиной и выключает свет на первом этаже. Я уронила фото обратно в шкатулку, сунула её под кровать и помчалась по коридору в свою комнату. Я не могла сейчас взглянуть маме в лицо, боясь расплакаться или ляпнуть какую-нибудь глупость.
Заснуть было невозможно. Я лежала поверх одеяла, думая о шкатулке, засунутой под мамину кровать и ждущей, точно бомба с часовым механизмом. Я пыталась прокручивать в голове свою лучшую «засыпательную» мечту, но даже она не сработала. Это была мечта, где я слышу стук в дверь, открываю – а на пороге стоит мой папа. Я не могу отчётливо разглядеть его лицо, но он говорит: «Бекки Миллер, я искал тебя целых двенадцать лет!» А я отвечаю: «Всё в порядке, пап, лучше поздно, чем никогда, верно?» Я не знаю точно, что он говорит после этого, потому что на этом моменте я обычно засыпаю.
Я грезила о том, как встречу папу, столько, сколько могу вспомнить, – и это всегда помогало мне уснуть. Иногда я засыпала ещё до того, как заканчивала ему отвечать. Но в ту ночь, лёжа в жаркой душной темноте, я могла думать только про ту маленькую девочку, укутанную в мягкое розовое одеяльце. Кем она была? Как мама могла скрывать от меня что-то настолько важное? Хранить такое в тайне все эти годы?
На следующее утро я лежала в кровати, пока не услышала, как она уходит на работу. Я твёрдо была намерена спросить её об этом фото, однако ни за что не смогла бы сделать этого перед её первым днём на важной новой работе. Я боялась, что она может плохо отреагировать на мои вопросы, – так обычно случалось, когда я спрашивала её о прошлом. А ещё она могла вообще отказаться отвечать мне.
Как только я услышала, что за ней закрылась входная дверь, я встала и спустилась вниз. На кухонном столе лежала записка и деньги.
Не хотела тебя будить. Погуляй, осмотри деревню – но будь осторожна. Я вернусь в полшестого. Мама.
Эта записка меня разозлила. Как она могла написать что-то настолько обычное, при этом скрывая такую огромную тайну? Я перевернула листок бумаги и нацарапала на обороте свои вопросы:
Кто этот ребёнок на фото?
Это твоя дочь?
Где она сейчас?
Она с моим отцом?
Если она твоя дочь, почему я о ней не знаю?
Чего ещё я не знаю?
Я как раз собиралась перейти к вопросу номер семь, когда в дверь позвонили. Звонок был такой громкий, что я подскочила на месте. Меня охватило неожиданное паническое чувство того, что это может быть мой отец, – не знаю уж почему. Полагаю, что причиной этому был и переезд в новое место, и странное фото, и то, что я осталась одна в этом старом доме. Но я была уверена: если он по-прежнему жил в этой деревне, он уже должен был услышать о нашем возвращении.
Звонок зазвонил снова, но я так