Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 2. Альманах

      Над суетой городского квартала

      Дерево встало, как будто восстало,

      Возле канав водосточных и луж

      Ветки смычками касаются душ.

      Город – он весь из незыблемых линий,

      И, словно взрыв, силуэт тополиный,

      Будто стихия дождей и ветров

      Бросила вызов квадратам дворов.

      Вечное древо, ты что нам пророчишь?

      Что перед бурей, как ворон, клекочешь?

      Видишь, что давят нас серость и фальшь,

      Как твои корни свинцовый асфальт.

      Нет первоцвета на милой тропинке,

      Нет ни тропы, ни цветов, ни былинки.

      И, не любя, не борясь, не спеша

      Каменной пылью покрылась душа.

      В долгой погоне за крошкою хлеба

      Наши глаза оторвались от неба,

      Взгляд к равнодушному камню привык,

      Дерзость глаголов утратил язык.

      Средь бытия, что и мелко, и лживо,

      Вечное дерево истиной живо —

      Вечно бунтует у каменных стен

      И никогда не сгибает колен.

      Чтобы безверие наше развеять,

      Дерево знает, что надо посеять, —

      В душах, где прежде надежды цвели,

      Ищет клочки плодородной земли.

      Дерево сеет упорно и скорбно

      Горсти семян – как библейские зерна,

      Знает – в песке прорастут семена,

      Верит – в безвременье есть времена.

      Я прежде был счастлив, пьянея от рифм и от ритма.

      И были стихи как признанье, как бунт, как молитва…

      Весь мир, мне казалось, лежал на ладони руки,

      Был прост и понятен, вмещаясь в четыре строки.

      Но время пьянило, а небо грозило возмездьем

      За легкость, за гордость, за странную веру созвездьям.

      Весь мир изменился – но правда превыше всего,

      И только двух строчек хватило теперь для него.

      А после был гнев, и обман, и страданье, и милость,

      Суровая мудрость в усталых глазах отразилась,

      И долго, в сомненье, вела, как слепая, рука,

      Но всю мою жизнь, без остатка, вместила строка.

      А там уже смерть и друзей, и родных отнимала.

      Лишь нескольких слов на последнем прощанье хватало.

      Я правду постиг, но сказать это слово боюсь…

      О всех, кто ушел, без единого слова молюсь.

      Был вечер влажен и лилов

      Над глубью зябнувшего сада,

      В ворота сонные дворов

      Втекал молочный запах стада.

      В разбитый желоб колеи

      Спускались тени осторожно,

      И пахло хлебом от земли,

      От терпкой пыли придорожной.

      Звучали смутно голоса,

      Брели сквозь сумерки поверья,

      Мяукал кот,

      И с полчаса

      На все лады скрипели двери.

      И вновь, задолго до темна,

      За полем,

      На юру продутом,

      Икона желтого окна

      Лучилась светом и уютом.

      Казалось, свой огарок лет

      Там чья-то