Прекрасный мир, где же ты. Салли Руни
тут подружилась с парнем, которого зовут Феликс (реально). И если ты сможешь поверить в это, ты поверишь и в то, что мы с ним вдвоем едем в Рим. Я сама не знаю почему, так что не спрашивай. Мне просто показалось, что забавно будет его пригласить. А ему, похоже, показалось, что забавно будет согласиться. Наверняка он считает меня чудачкой, но знает, что ничем не рискует, потому что я оплачиваю ему дорогу. Очень хочется вас познакомить! Еще одна причина, почему тебе стоит заглянуть ко мне, когда я вернусь. Приезжай, пожалуйста! Как всегда, с любовью.
7
В тот же четверг вечером Айлин была на поэтических чтениях, организованных журналом, где она работала. Они проходили в арт-центре в Нортсайде. До начала мероприятия Айлин сидела за столиком и продавала свежий выпуск журнала, а люди кружили с бокалами в руках и старались не сталкиваться с нею взглядом. Время от времени кто-нибудь спрашивал, где туалет, и она подсказывала – каждый раз одинаковым тоном и с одними и теми же жестами. Прямо перед началом чтений какой-то старичок склонился к ее столу и сообщил, что у нее «глаза поэта». Айлин застенчиво улыбнулась и, притворившись, будто не расслышала, сказала, что мероприятие вот-вот начнется. Когда чтения стартовали, она заперла коробочку с наличностью, взяла со стола в холле бокал вина и вошла в главный зал. Внутри сидело человек двадцать – двадцать пять, передние два ряда пустовали. Редактор журнала стоял за кафедрой, представляя первого чтеца. Пола, сотрудница арт-центра и примерно ровесница Айлин, подвинулась, предлагая ей сесть рядом. Много продала? – прошептала она. Две штуки, сказала Айлин. Надеялась продать и третий одному старичку, но оказалось, он просто восхищался моими глазами. Пола хихикнула. Хорошо проводим будний вечерок, сказала она. Зато я теперь знаю, что у меня глаза красивые, сказала Айлин.
На вечере выступали пять поэтов, довольно случайно объединенных темой «кризиса». Двое читали стихи про личные кризисы – потери, болезни, – а третий обратился к теме политического экстремизма. Парень в очках декламировал стихи – настолько абстрактную просодию, что неясно было, как они вообще связаны с темой кризиса, – и наконец, последняя чтица, в длинном черном платье, десять минут распиналась о том, как трудно найти издателя, и успела прочесть лишь одно стихотворение – рифмованный сонет. Айлин в телефонных «заметках» набила: луна в июне пропадает втуне8. Она показала текст Поле, а та неопределенно улыбнулась и продолжила внимать чтице. Айлин удалила заметку. Когда чтения закончились, она взяла новый бокал вина и снова села за столик. Старичок опять навестил ее, и на этот раз сказал: Вы сами должны были стоять там. Айлин вежливо кивнула. Абсолютно убежден, сказал он. В вас это есть. Ммм, сказала Айлин. Он отошел, так и не купив журнал.
После мероприятия Айлин вместе с другими организаторами отправилась выпить в баре по соседству. Пола и Айлин снова сели рядом, Пола пила джин-тоник из огромного, похожего на аквариум бокала, внутри которого плавал
С начала XX века в англоязычной поэтической традиции произошел отказ от рифмы, ввиду ее очевидности. Поэтому сегодня рифмованные стихи на английском воспринимаются с долей иронии. В русской поэзии еще Пушкин первым заговорил, что будущее поэзии за нерифмованным стихом. Русский образец «строя привычных рифм» – «морозы-розы» – обыгран в «Евгении Онегине».