Поле мечей. Боги войны. Конн Иггульден
в лицо локтем. На бледной коже азиата явственно проступила кровь, и он, пораженный, отступил. Юлий увидел, как Брут поднял руку и что-то произнес, однако соперник решительно покачал головой и снова бросился в атаку.
И в этот момент Брут внезапно ожил. Теперь его движения напоминали рывок кота, который долго выжидал, но наконец решил прыгнуть. Римлянин позволил вражескому мечу скользнуть по собственной груди: таким образом ему удалось проникнуть за линию обороны. После этого воин с отчаянной силой обрушил меч на шею противника. Этот удар вобрал в себя весь накопившийся гнев, все раздражение, всю обиду. Клинок мгновенно исчез под серебряными доспехами. Брут резко повернулся и не оглядываясь пошел прочь, к трибунам.
Сун смотрел вслед медленно уходящему победителю. Лицо исказила предсмертная гримаса. Левой рукой раненый схватился за торчащий меч и попытался что-то крикнуть, однако ни легкие, ни горло больше не подчинялись, и в смертельной тишине цирка раздалось лишь хриплое подобие вороньего карканья.
Толпа разразилась громкими приветственными воплями, но Брут не радовался. Ему было стыдно за сограждан. Остановившись, центурион громко обратился к ним, призывая к тишине. Кто-то услышал призыв победителя, а кто-то замолчал и сам, ожидая, когда Сун наконец упадет.
Чужеземец плюнул в песок. Его лицо вдруг стало совершенно белым. Дышал он с таким трудом, что хрип доносился до самых верхних рядов трибун. Медленно, с чрезвычайной осторожностью, воин расстегнул доспехи, и они упали на песок. Одежда была пропитана кровью и в ярком свете факелов казалась почти черной. Раненый с удивлением разглядывал собственную грудь. Потом перевел взгляд на толпу молча наблюдавших римлян.
– Ну же, ублюдок, – с непонятно откуда взявшейся грубостью пробормотал Рений, – покажи им, как надо умирать.
С методичностью агонии Сун аккуратно спрятал в ножны длинный меч. Но в этот момент ноги подкосились, и он упал на колени. Однако, даже умирая, боец продолжал смотреть на ряды трибун; каждое дыхание вырывалось словно крик – все короче и короче. И вот он упал. Толпа, до этого следившая за происходящим затаив дыхание, наконец позволила себе вздохнуть. Но никто не двигался, словно трибуны были заполнены рядами богов-олимпийцев.
Помпей вытер платком лоб и задумчиво покачал головой:
– Ты должен поздравить своего человека, Цезарь. Более красивой победы я в жизни не видел.
Цезарь ответил холодным, непроницаемым взглядом, а консул кивнул, словно соглашаясь сам с собой, и скомандовал охранникам, чтобы те проводили его домой.
Глава 18
Бибул молча наблюдал, как Светоний меряет шагами длинную комнату, в которой он сам обычно принимал посетителей. Как и все в доме, комната эта была обставлена и украшена в полном соответствии со вкусом хозяина. Даже сейчас, провожая взглядом фигуру Светония, он успевал порадоваться светлым тонам подушек и штор, золоченым вензелям на колоннах. Чистота и порядок неизменно успокаивали Бибула,