Эта маленькая Гео. Татьяна Михайловская
рака. Тамошние врачи проворонили. Она мне говорила раньше, чтобы я не верила, будто там медицина хорошая, что за границей медицина плохая, так и вышло. Не вылечили они её.
Мысленно он одобрил это мнение её покойной подруги, но вслух сказал другое, стараясь обратить пациентку к её собственным проблемам:
– Мы, врачи, знаете, не боги, можем и ошибаться. Давайте-ка расскажите мне всё по порядку и поподробней.
Но подробней и во второй раз не получилось. Она повторила всё ту же историю про подругу, про её смерть от рака и про письмо. Добавилась только та подробность, что при увольнении начальник смены её упрекнул: «Ишь, художником вздумала быть», а главный художник с презрением отвернулся. Её, казалось, это не задело, она считала себя виноватой в том, что испортила столько товара, и увольнение заслуженным, потому что ничего не могла с собой поделать. «Я ничего не могу с собой поделать», – подытожила она свой рассказ.
– Ничего, ничего. Вместе мы справимся. Всё это последствия стресса на фоне менопаузы, – не торопясь, словно размышляя вслух, произнёс он авторитетно. – Отсюда и плохой сон, повышенная утомляемость, скачки давления. С таким букетом, конечно, трудно. Давайте будем действовать последовательно. Завтра придёте на кардиограмму. Вы давно делали анализ крови? – спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Каждый цивилизованный человек должен знать свои показатели холестерина и тромбоцитов. А потом со всеми анализами прямо ко мне. Тогда во всеоружии мы с вашим стрессом, Елизавета Андреевна (он незаметно глянул в карту) и покончим.
Неуверенно она взяла пачку направлений, зачем-то помахала ими в воздухе – может, она решила, что на них чернила не просохли, будто это краски? – коротко попрощалась и ушла.
«Вряд ли она будет обследоваться, и вообще придёт второй раз», – устало подумал он, но его это не задело – профессионально он давно оставался холоден к любым поступкам своих пациентов, ведь у всех своя судьба, оплатила визит и ладно.
Приём закончился. Он вымыл руки, снял халат и сложил нужные на завтра бумаги. И тут неожиданно заметил на столе забытую кружку. Он взял её в руки – красногрудый снегирь смотрел на него чёрным бисерным взглядом. Милый и симпатичный, снегирь спокойно сидел на ветке, точно ручной, а за его спиной вздымалась горная гряда, недостижимая и грозная, и скованные льдом, ослепительно сияли заснеженные вершины.
На лбу его вдруг выступил холодный пот. Он резко поставил чашку на стол и отодвинул её от себя.
Штиль
– Я пошёл спать, иначе до вечера не доживу. А ты свободен, – он посмотрел на часы, – до 18.00. Можешь погулять по городу, ведь это твоя родина.
– Родина. Я здесь родился и окончил школу, – Максим отвечал по пунктам автобиографии, хотя точно знал, что все они известны Объекту. Мысленно Максим никогда не называл своего подопечного ни по имени отчеству, ни по фамилии, ни просто, как другие, хозяин или босс. Для него он был объектом, подлежащим охране, а то, что этот объект являлся одушевлённым