Написано кровью моего сердца. Диана Гэблдон
из ямы, встал на мелководье и, как Ролло, встряхнулся всем телом, рассыпая брызги.
– Не хочешь искупаться? – забирая ружье, спросил он с усмешкой и ладонью утер воду со лба и подбородка. – Вода холодная, бодрит.
– Я бы искупалась, – ответила Рэйчел, смахивая с потного лица капельки, – если бы мой наряд годился для купания.
На Йене были заношенные лепты из оленьей кожи и хлопковая рубаха, выгоревшая настолько, что на бежевой ткани уже не различалась красная вышивка. Такой одежде не страшны ни вода, ни солнце, она даже мокрой выглядит вполне пристойно, а вот Рэйчел, вымокнув, походила бы на крысу-утопленницу. Причем крысу весьма неприличного вида – от воды ткань платья стала бы прозрачной и облепила все тело.
Рэйчел невольно покосилась на набедренную повязку Йена – точнее, туда, где она только что находилась, пока Йен не приподнял ее, чтобы приладить пояс.
Девушка со свистом втянула воздух, и Йен удивленно поднял глаза.
– А?..
– Не важно, – ответила та, хотя щеки, невзирая на умывание, вспыхнули огнем. Йен проследил за ее взглядом. Когда он вновь посмотрел Рэйчел в лицо, она была готова сигануть прямиком в воду, наплевав на платье.
– Тебя это смущает?
Выгнув бровь, он двумя пальцами приподнял мокрую набедренную повязку.
– Нет, – с достоинством произнесла Рэйчел. – Я уже видела мужской орган прежде, ты же знаешь. И не раз. Только не… – Не тот, с которым вскоре предстоит свести более близкое знакомство. – Не… твой.
– Не думаю, что мой чем-нибудь отличается, – заверил Йен. – Но можешь смотреть, если хочешь. Я не против. Не хотелось бы тебя вдруг чем-нибудь напугать.
– Если думаешь, что я питаю хоть какие-то иллюзии об этой штуке после стольких месяцев в военном лагере… Уж поверь, я не испугаюсь, даже когда он…
Рэйчел осеклась, но слишком поздно.
– Встанет, – с усмешкой договорил Йен. – Знаешь, хотелось бы верить. Иначе я был бы очень разочарован.
Невзирая на жаркий румянец, заливавший ее с головы до ног, Рэйчел ни о чем не жалела. Йен ведь улыбнулся – и его радость бальзамом пролилась ей на сердце.
С тех пор как дошли известия о затонувшем корабле, Йен ходил весьма мрачный, и пусть держался он стойко (что свойственно и горцам, и индейцам), глубины своего горя от Рэйчел не скрывал. И это грело ей душу, хотя и сама Рэйчел была опечалена трагичной кончиной мистера Фрэзера, к которому она питала глубочайшее уважение и привязанность.
Рэйчел часто думала и о матери Йена: о том, сумела бы она ужиться с этой дамой? Вдруг та стала бы матерью и ей… Впрочем, на подобную милость Господа Рэйчел и не рассчитывала; она сомневалась, что Дженни Мюррей благосклонно отнеслась бы к невестке-квакерше; равно как и единоверцы не оценят ее стремления выйти замуж за человека с кровью на руках и католика в придачу. Рэйчел не знала даже, какой факт потрясет квакеров сильнее… Хотя индейские татуировки