Мир в твоём доме. Марина Васильевна Ледовская
так и не спросил отчество старушки. Зоя тем временем подала ему стул.
– Баба Сима, – старушка покачала головой, мол, никак иначе.
– Хорошо, – всё ещё смущаясь, согласился Вадим.
– Зоя, поставила бы ты самовар, за ним разговор у нас потечёт как надо, – она многозначительно посмотрела на дочь.
– Может, не стоит ради меня так утруждаться, – заметил Вадим.
– Да какое тут утруждение, – пожала плечами Зоя и занялась самоваром. Затем принесла из кухни две плошки с пряниками и кусочками разноцветного мармелада. Вадим вдруг вспомнил про коробку с пирожными, которую оставил в сенях.
– Я сейчас вернусь, простите, – сказал он, выскочил в сени, быстро вернулся. – Это пирожные – к чаю, – поставил коробку на стол.
– Богато смотрится, – пошутила Зоя, – а так – спасибо, конечно!
Пузатый начищенный до блеска самовар, важно пыхтел, выпуская из своего чрева кипяток, который звонко отскакивал от стеклянных стенок стакана. А подстаканник под ним был необычным. Вадим принялся его рассматривать: весьма изящной гравировки тройка лошадей мчалась по кругу, над их головами высились дуги, а положение сильных ног красноречиво свидетельствовало о том, что кони несутся во весь опор.
– Нравится? – заметив, что гость внимательно рассматривает подстаканник, спросила Зоя.
– Да, прекрасная работа, – похвалил Вадим.
– Называется «Тройка зимняя», выполнена из мельхиора. Кстати, Московской Артелью, середина семидесятых годов.
– Шестидесятых, – поправила дочь баба Сима, она ела уже третье пирожное, запивая чаем и жмурясь от удовольствия.
– Вот всё помнит, что было раньше, – добродушно усмехнулась Зоя, – а спроси – завтракала она или нет, поставишь в тупик.
– Будет тебе наговаривать на мать, – отмахнулась баба Сима. – А чай ты, Зойка, хорошо заварила. И пирожные вкусные.
– Мама, – Зоя многозначительно посмотрела на неё, но фразу не закончила.
– Мне жить осталось всего ничего, а ты не даёшь поесть всласть, – она взяла из коробки ещё одно пирожное и хитро посмотрела на Вадима. – Вот и Панюковы любили чай пить, бывало, зайдёшь к ним – так угостят на славу, – вдруг начала она рассказывать без перехода, сразу. – К чаю, чуть ли не весь стол заставят, у деда-то Гали – Семёна Петровича Яковлева была своя пасека, мёд не переводился, а после его смерти дело перешло к зятю. Он-то сначала растерялся, а потом ничего – взялся за дело, да мужики помогли. А ещё лето оказалось подходящим – цвело всё подряд, да буйно. В тот год мёду было много-много, да ещё цвет такой получился – тёмный, вкус чуток терпкий, а поскольку пустырник цвёл больше всех, в меду было будто зелье сонное – так хорошо спали и детки, и взрослые.
– Мама, как ты всё это запомнила? – воскликнула Зоя, подливая Зорину ещё чай. – Сколько-то лет прошло!
– Много лет, а помню, – подняла вверх палец старушка. – А вообще, сами Яковлевы приехали с Орловщины. Что-то там