Акты отчаяния. Меган Нолан
практичность. Отец как-то сказал, что больше всего на свете в людях его восхищает практичность, и с тех пор я обращала на практичных людей особенное внимание.
Мы обнялись в знак приветствия, и я почувствовала, насколько он худой под своей мягкой, потрепанной многослойной одеждой. Мне показалось, что с прошлого вечера в нем что-то слегка изменилось. Он по-прежнему был безмятежно спокоен, но в лице появилось какое-то напряжение. Возможно, он нервничал. Как и я, но причиной моей нервозности была наша трезвость. Все прежние мои романтические связи начинались по пьяни и, как правило, случайно.
Музей – не самый удачный выбор для первого свидания. Мы были вынуждены переходить с места на место и смотреть на что-то, не только друг на друга. Изредка мы нарушали молчание, высказывая замечания об экспонатах. Этих обрывочных реплик хватило, чтобы полушепотом обменяться основными сведениями. Я узнала, что он переселился в Дублин год назад, чтобы побыть с занемогшим отцом, которому сейчас стало лучше. Он приехал из-под Копенгагена, где писал художественную критику, а здесь пытается писать эссе, но платят ему за рецензии для журнала.
Паузы погружали меня в едва выносимую тревогу, я боялась, что вот-вот нервно рассмеюсь. Да и сам музей ситуацию не улучшал: некоторые из экспонатов в этом обветшалом, темном и прекрасном старом здании казались просто уморительными. Иногда мы с друзьями приходили туда с похмелья и ржали, разглядывая старые, неумело набитые чучела. Но Киран бродил между ними с совершенно серьезным видом, и я почувствовала себя дурой из-за того, что давлюсь смехом.
Пока Киран рассматривал бабочек, я украдкой разглядывала его. Мне хотелось подойти поближе. Я шагнула к нему, взяла за локоть в потрепанном рукаве и спросила, не хочет ли он перекусить.
По лестнице мы спустились в очередном молчании, а на улице он повернулся ко мне и сказал:
– Что ж. Это был очень плохой музей.
Его серьезность рассмешила меня, и он рассмеялся вместе со мной.
Мы провели вдвоем остаток дня и еще немного поговорили о нас. Он описал свой родной город и сказал, что уехал оттуда без сожалений. Я призналась, что меня исключили из университета и с тех пор я сменила кучу случайных работ. Рассказала, что тоже пишу – точно так же, как всегда рассказывала об этом людям: благочестиво, точно святоша, опустив взгляд, волнуясь и втайне немного надеясь, что они захотят меня расспросить. С большинством мужчин эти надежды были напрасными, и Киран не стал исключением. Он коротко кивнул и заговорил о другом.
Ближе к вечеру мы прогулялись по набережным, а потом он отправился к себе в студию работать. Прощаясь, он поцеловал меня, после чего взял мою голову в ладони и, с нежным удовольствием вглядываясь в лицо, сказал, что мы скоро увидимся.
Когда мы разошлись каждый в свою сторону, я обернулась на него через плечо. Он сделал то же самое, и меня наполнила головокружительная легкость. Мы оба рассмеялись, я отвернулась – и вдруг в избытке чувств бросилась бежать. Я бежала, бежала и не переставая