Чужестранцы. Сборник
воплощал всех в одном и одно во всех. Впрочем, теперь это уже и не так важно.
Низшие существа, недо-люди (и недо-нелюди) сидели предо мной. И что-то непонятное, какая-то невыразимая словами сила заставила меня подойти к ним и начать общение. Никогда прежде мне не доводилось говорить с людьми. Я ночами приходил к ним всю зиму и все чаще ощущал, сколько же у нас с ними общего.
Над нами минерально светились звезды.
Теперь-то я понимаю, что это было предвестием смерти. Или новой жизни?
Алгоритмы слышались тогда все слабее и слабее.
В одну из ночей, забыв обо всем, я засиделся до самого рассвета и был вынужден поспешно бежать. Не в силах добраться до Червиных пещер, в итоге я нашел защиту от солнечных лучей в какой-то затхлой дыре, среди скальных расщелин.
Следующей ночью я сошел с ума. Ибо решил не возвращаться к старым коридорам и старым пещерам, а отправился дальше в горы.
Так стал я странствовать от пещеры к лощине, от лощины к пещере. Много дней я шел поющими долинами и гремучими горными реками. Шел, придавленный грозным видом сияющих в лунном свете гор-исполинов. Гул знаний из прежней жизни, из затхлых подземелий, гул Народа перебивался гулом живого мира. Прекрасного, расцветающего живого мира! Нечто новое, пахнущее весенними ночами и дикими яблонями, наполняло, нет, не разум… Может ли так случиться, что у меня есть душа?
Наконец я нашел эту гостеприимную обитель. Она небольшая, и даже лучи солнца лишь изредка проникают сюда. Впрочем, мне они уже почти совсем не страшны: кожа настолько свыклась с бинтами, что я даже перестал обращать на них внимание.
Можно ли всю жизнь провести в этом прекрасном месте?
Тут, внизу, растут самые разные деревья. Я не знаю, как большую часть из них называют люди, потому придумываю свои названия, которые часто беру из старых книг. Народ замолчал в моем сердце – к добру ли, к худу ли?
Запись последняя.
То, что я поведаю ниже, будет, скорее неким итогом всего существования Народа, нежели новой историей из жизни, стремящейся вперед.
Все время, пока я бродил по поверхности, меня все чаще, чем дольше я находился вдали от пещер, настигало какое-то странное чувство. Оно подобно сияющему белому цветку, вроде тех, что произрастают прямо на озерах, раскрывающему прохладные лепестки прямо в груди.
Все время Наставник и весь дух Народа, стоявшие за моей спиной, убеждали, что у нас нет душ. Что мы выжгли их. Что душа – удел слабых людей. Что она не нужна, нужен холодный разум. Но вот разум перестал быть моим в полной мере после Библиотеки. Что же осталось?
Вела ли дорога, которой шел Народ к чему-то доброму. Великие Первые, что отняли у себя души, а у нас – солнце. Были ли они правы? Прав ли разум тогда, когда изгоняет все остальное?
Не за бездушность ли отвергает нас солнце? Не поэтому ли нас так сильно жгут его лучи? Не поэтому ли гонят нас люди?
И куда пришел я с грузом всего народа на своих плечах?
Много раздумывал я над этим в последние