Моя летопись. Воспоминания. Надежда Тэффи
но драматичном, даже трагическом периоде ее жизни – Гражданской войне и обстоятельствах, вынудивших писательницу навсегда оставить Россию. В Москве в трудном и голодном 1919 году Тэффи получила неожиданное предложение отправиться на гастроли в «хлебную» Одессу, чтобы как-то поддержать свое существование. Речь шла всего лишь о поездке в более благополучный южный регион продолжительностью в один месяц.
«Прощай, Москва, милая. Не надолго. Всего на месяц. Через месяц вернусь… А что потом будет, об этом думать нельзя», – говорила себе Тэффи перед отъездом.
Но стоило покинуть дом, революционные вихри закрутили Надежду Тэффи, как листок, оторвавшийся от своей ветки, и понесли навстречу испытаниям и приключениям, порой смертельно опасным. Путь лежал через места, занятые красными или белыми, немецкими оккупационными войсками, а то и откровенными бандитами… Только мужество и некоторая бесшабашность, присущая Надежде Тэффи, помогли ей не просто преодолеть этот путь, но и вспоминать о нем с юмором. А ведь было в пути не только смешное, но и ужасное – расстрельный ров, на который случайно набрели в маленьком местечке Тэффи и ее коллеги в ожидании отъезда, люди, умирающие рядом с ней в вагоне от ран и болезней, тяжелейшая «испанка», перенесенная в холодной, продуваемой всеми ветрами гостинице, петлюровцы, ходившие по домам и гостиницам с обысками… И человеческая жизнь, которая не стоит уже ничего…
«Убитые! Раненые! Как мы привыкли к этим словам. Никого они не смущают и ни у кого не вызывают возгласа „Какой ужас! Какое горе!“, – писала Тэффи. – Все думают просто, в условиях нового нашего быта: „Раненых следует перевязать, убитых надо бы выгрузить“. „Раненые“ и „убитые" – это слова нашего быта. И сами мы… немножко позже вполне можем стать и ранеными, и убитыми».
В конце концов, оказавшись на палубе корабля, увозившего эмигрантов от родных берегов, Тэффи с большой болью попрощалась с родиной… Даже скупые строки, которыми она описывает свое состояние, показывают, как тяжело Надежде Александровне было уезжать. Несмотря ни на что…
«Дрожит пароход, бьет винтом белую пену, стелет по берегу черный дым. И тихо-тихо отходит земля.
Не надо смотреть на нее. Надо смотреть вперед, в синий широкий свободный простор… Но голова сама поворачивается, и широко раскрываются глаза и смотрят, смотрят…
И все молчат. Только с нижней палубы доносится женский плач, упорный, долгий, с причитаниями…»
Над своими воспоминаниями писательница работала в эмиграции, и они окрашены ностальгической тоской. Даже если вспоминались далекие детство и юность, и Тэффи находила в давних событиях много забавного, рядом пряталась грусть.
Несколько очерков о начале ее литературного пути объединяет название одного из них – «Как я стала писательницей». Написаны и опубликованы они были в разное время и в разных изданиях: «Как я стала писательницей» в «Иллюстрированной России» (Париж) в 1934 году, «Первое посещение редакции» в газете «Сегодня» (Рига) в 1929-м, а «Псевдоним» в «Возрождении» (Париж) в 1931-м. И вроде бы рассказывают они об одном, но каждый по-разному.
Однако девочка-гимназистка с листком своих стихов в руке далеко не сразу превратилась в маститую писательницу, которая назло редактору, отвергнувшему когда-то эти стихи, снова и снова публикует их в дни своей славы в разных журналах, считающих такую публикацию за честь. Тэффи никогда не касалась в воспоминаниях тем глубоко личных – например, своего неудачного брака, на который было потрачено десять лет жизни, прежде чем она вступила на литературное поприще.
Ее жених, Владислав Петрович Бучинский, происходил из семьи с польскими корнями (он даже придерживался римско-католического вероисповедания, как его предки), окончил Императорское училище правоведения и служил судебным следователем в Тихвине. Там же, в Тихвине, молодые и обвенчались, а после рождения старшей дочери Валерии переехали в имение родителей мужа, в Могилевскую губернию.
Имение находилось в 9 верстах от городка Мстиславля, и муж нашел себя в общественных делах – был членом местного Мстиславского комитета отделения общества Красного Креста, председателем уездного общественного собрания… Надежда же находилась в усадьбе как в заточении, ей отводилась исключительно роль жены и матери. У супругов родилось трое детей, и, по мнению мужа, детская комната была единственным подходящим для нее местом.
Родные, близкие, друзья, общество, блестящая Северная столица, театры, поэтические вечера – все осталось где-то далеко. Только муж, у которого с годами все сильнее развивался деспотизм, и свекор, у которого деспотизм давно и основательно развился, составляли круг общения Надежды Александровны.
Какие «невидимые миру слезы» лились за оградой усадьбы Бунинских, Надежда Тэффи так никогда и не раскрыла. Но через десять лет она порвала с мужем, и даже то, что при разводе он не отдал ей детей, не смогло ее остановить.
Теперь ей надо было заново выстраивать свою разбитую жизнь. Вот тут-то и пришел на помощь литературный талант и юмор… Но привычка прятать слезы за улыбкой осталась у Надежды на всю жизнь.
В редакциях газет и журналов появилась уже не юная застенчивая