Последнее лето. Лидия Милле
улий глаз», и морское стекло.
Еще до рассвета мы брались за весла, плыли к озеру, провожаемые криками неуемных гагар, и возвращались в особняк к ужину. Чтобы смыть песок с ног, перед причалом спрыгивали в воду. Вопили от восторга. Ныряли и кувыркались под вечерним лиловым небом.
На холме за причалом бродили по лугу олени. Однако мы не обольщались насчет их изящества: оленья шкура кишела клещами, а они, как известно, – разносчики инфекции, от которой можно лишиться рассудка, потерять память или заполучить отек ног. Или обвисшие, как у бассет-хаунда, щеки.
Именно поэтому, когда олени, грациозно опустив головы, щипали траву, кто-нибудь из нас обязательно принимался их дразнить. Подбегал к ним, улюлюкал и размахивал руками. И нам доставляло удовольствие наблюдать их смятение. Высоко поднимая колени, животные в испуге пускались прочь. При виде оленьего бегства их преследователи шумно радовались.
Но не я. Я молчала. Мне было их жалко. Не их вина, что они стали разносчиками заразы.
Наверное, люди в глазах оленей – чудовища. Не все, конечно. Как правило, при виде человека олень настораживает уши и замирает в ожидании. Ждет подвоха. Но сам не таит в себе зла.
«Ты кто такой? – как бы спрашивает его взгляд. – И что тебе от меня нужно?»
И в ответ слышит: «Ты – труп».
После чего олень падает на колени.
На летний отдых они захватили с собой домашних питомцев – трех собак и кошку, злобную сиамку с проблемной кожей. Точнее, страдающую себореей. Собак мы наряжали в одежду, которую тайком вытаскивали из плетеной корзины для грязного белья, а вот кошка нам не давалась. Царапалась.
Одну собаку мы как-то раз размалевали помадой и голубыми тенями, что на белой морде было отлично видно. Нам вообще нравилось оставлять яркие следы. После этой выходки мы вернули косметику обратно в сумку, принадлежавшую одной из наших матерей, и позже с удовольствием наблюдали, как владелица сумочки (не абы какой, а от Fendi), ни о чем не подозревая, красится этой помадой. Отрада глаз.
Однажды мы решили устроить представление с участием собак и за неимением других зрителей пригласили родителей. Но животные, исполнявшие роли двух солдат и барышни в пышном кружевном бюстгальтере, не желали слушаться и отказывались выполнять команды. Солдаты оказались трусами, по правде говоря дезертирами. Сделали ноги, стоило зазвучать призыву к бою (оглушительный клаксон, би-бип!).
А барышня обмочилась.
– Бедняжка, она от испуга писается, – воскликнула чья-то пухлая мамаша. – Случайно, не на персидский ковер?
Чья это была мать? Трудно сказать. Никто не сознался бы, конечно. А представление пришлось отменить.
– Ну признайся, это же твоя мать! – один из нас вытягивал признание из другой (парень по имени Рейф из девочки по имени Саки).
Комната к тому времени опустела: взрослые ушли, оставив бокалы, фужеры и пивные бутылки. Не теряли время зря – осушили все до дна.
– А вот и нет, – твердо заявила Саки, помотав головой.
– Тогда которая? Та, что с большой задницей? Или косолапая?
– Ни та и ни другая. Отвали.
Особняк построили в XIX веке стремительно обогатившиеся промышленные магнаты, чтобы в теплое время года устраивать себе отдых с королевским размахом. Наши родители – достойный пример для подражания – бесцельно слонялись по просторным апартаментам. Чем были заняты их мысли, неизвестно. Да нас это и не интересовало.
Они не прочь были выпить: такое избрали себе увлечение, а возможно, как заметил один из нас, – религию. Пили родители вино и пиво, виски и джин, а еще текилу, ром и водку. В полуденный час они уже спешили пропустить по маленькой. Кажется, лишь алкоголь приносил им удовольствие. Или, во всяком случае, придавал сил. По вечерам они собирались вместе, поесть и еще выпить.
Единственной трапезой, на которой от нас требовали присутствия, был ужин, и он вызывал у нас отвращение. Родители сажали нас за стол и заводили беседу ни о чем. Унылый разговор тянулся бесконечно. Давил и вызывал оцепенение. Родительские речи были настолько скучны, что приводили нас в отчаяние, а спустя минуты – и в ярость.
Разве не знали они, что существуют по-настоящему важные темы? Вопросы, которыми стоит задаваться человеку?
Если кто-то из нас заговаривал о чем-то серьезном, они отмахивались.
«Извинитеможномнеуйти…»
После нашего ухода тон их разговора повышался. Не сдерживаемые нашим присутствием, родители расслаблялись, и мы слышали какой-то резкий хриплый лай. Очевидно, то был смех. Он разносился во все стороны с веранды, увешанной бамбуковыми факелами, к которой подступали заросли папоротников и где стояли садовые качели, траченные молью кресла и голубые ловушки для насекомых. Его было слышно из наших домиков на деревьях, и с теннисных кортов, и с поля с ульями, за которыми днем, бормоча из-под сетки защитной шляпы, ухаживала медлительная женщина-пчеловод, жившая по соседству, и из заброшенной теплицы с потрескавшимися рамами, и от озера с прохладной черной