Господь и покойник. Валерий Михайлов
причитается.
Это означало, что на шубке для Валюши можно будет не экономить.
Когда я вернулся с работы, Валюша суетилась на кухне. В квартире приятно пахло едой.
– Есть будешь? – спросила она.
– Еще бы! – ответил я. – А что?
– Ничего кроме еды. Раздевайся и мой руки.
Едой оказался борщ, котлеты с гречневой кашей и пышки на простокваше.
– Когда ты все это успела? – восхитился я.
– Я у тебя кто? – довольная собой спросила Валя.
– Волшебница.
– Тогда чему ты удивляешься?
– Королева, я в восхищении.
– Как дела? – сменила она тему.
– Прекрасно. Шеф пообещал премию, так что…
– А с твоим бредом?
– Ты о смерти?
– А о чем еще?
– Смерть – дело необратимое. Но я даже счастлив, что так получилось.
– И что ты собираешься делать?
– Ехать после еды за шубой. А ты?
– Не заговаривай мне зубы!
– Жить посмертной жизнью, или как это называется. Короче говоря, все то же. Не бойся, я никому ничего не собираюсь сообщать. Раз жизнь и смерть – одно и то же.
– Я бы на твоем месте сходила к толковому психиатру.
– Зачем? Чтобы он убедил меня, что я жив? Так я и так, как Ленин: живее всех живых.
– А если это начало чего-то серьезного?
– Что может быть серьезнее смерти? К тому же покойниками занимаются не психиатры, а патологоанатомы. А к патологоанатому я не хочу.
В ответ Валюша пробурчала что-то неразборчивое. На этом наш разговор закончился. Валюша демонстративно на меня сердилась, и в таком состоянии ее лучше было не трогать. Оттаяла она только в магазине, где кроме шубки мы купили ей отличные сапожки под эту шубку и сумочку. Премия должна была все покрыть, а если нет, то и хрен с ним. Что точно не стоит откладывать на потом, так это радость.
Вернувшись, мы отпраздновали покупки, выпив по бокалу хорошего вина, и отправились спать. Но мне было не до сна. Посмертная эйфория требовала выхода, и я набросился на Валюшу. Сначала я зацеловал ее буквально с ног до головы, затем заставил ее кончить мне в рот, после чего истязал ее еще минут сорок.
– Ты не сильно шустрый для покойника? – довольно спросила она, когда я рухнул рядом с ней, не забыв о посткоитальных поцелуях.
– Ничего нет прекраснее смерти, – процитировал я Калугина и провалился в глубокий сон.
Проснулся я от кошмара: мне приснилась вечность.
Утром у проходной я столкнулся с шефом. Судя по его лицу и характерному запаху изо рта, он был сильно «после вчерашнего».
– Зайди ко мне, – сказал он.
– Хорошо. Когда лучше зайти?
– А давай прямо сейчас. У тебя неотложных дел нет?
– До пятницы я совершенно свободен.
– Вот и хорошо.
В кабинете