Бойцовский Павлин. Михаил Дементьев

      – Насчёт пожрать ты не торопись. Сначала собаки.

      Но пошли мы не к клеткам, а в самый дальний, самый маленький и тёмный закуток храма, в огороженную досками и покрытую листом железа душегубку, в которой мне предстояло отныне проводить каждое утро.

      Почти год я ухаживал и возился с питомником бойцовых собак при монастыре. Было много других забот и обязанностей, но основная моя задача была в этом, и в этом мне повезло. Может, кто и пытался сломить меня, бросив к диким, озлобленным, озверевшим от боёв и голодухи псам, но он просчитался, потому что собаки оказались куда лучше людей.

      Просыпался я раньше всех, задолго до рассвета, минуя треклятую зарядку, шёл от сарая с двумя ведрами за водой, к колодцу. От колодца, к которому вела лестница вверх по холму, метров 100, нужно было спускаться вниз, и по дороге полные вёдра держать нужно было либо на вытянутых в стороны руках, либо, если сил не хватало, на согнутых в локтях. Таковы были правила, выносливость тела и духа прививалась во всяких таких мудовых мелочах, и я не рисковал до поры их нарушать, хотя дело происходило ночью и до общего подъёма. Нет, я не против, конечно, если человек впадает добровольно в аскезу, пусть даже он хуй себе отпилит тупым ножом ради общего, так сказать, укрепления, если ему нравится. Но когда мотиватор – это ночь в яме промёрзшей земли, двадцатка розг или неожиданная пуля из пневматической винтовки в щёку (наставник был большой выдумщик по части блюдения правил), нужно крепко понимать и помнить, действительно ли я этого хочу или меня заставили. Потому что в порыве выслуги привилегий, в попытке избежать наказания, в стараниях максимально соответствовать кодексу и уставу окружающей реальности как-то очень легко начинаешь забывать, отчего жизнь именно такая, какая она есть вокруг. Начинаешь считать, что всё это придумано тобой и в соответствии твоим желаниям, впадаешь в удивительную иллюзию, в которой то, что происходит, – норма, в которой «так оно всё и должно быть», и забываешь о том, кто ты на самом деле, растворяешься и исчезаешь без следа. Всё это я начал понимать головой гораздо позже, но на уровне интуиции я твёрдо не позволял себе забывать, как я здесь оказался. Злость и желание отомстить согревали меня, поддерживали и позволяли сохранить собственную идентичность почти всё время, что я провёл в монастыре, не проявляясь внешне, где я был смиренным и послушным адептом, принимающим свою судьбу за благо, Господом данное, посмеиваясь внутри, «как он их всех наебал».