Нарисуй мне в небе солнце. Наталия Терентьева
в нем было от идеала, наверно. Высокий, стройный, статный, мужественный, яркий и… хороший. Не вредил, не интриговал, не унижал, на раз-два-три решал все споры и ссоры. Полная противоположность Чукачину, одним словом. Но Волобуев никаких провокаций в свой адрес со стороны студенток не допускал. Он отлично знал, что пользуется успехом, и… никак им не пользовался.
Самая смелая попыталась однажды сесть к нему на колени – мягонько так приподнял и убрал ее со своих колен, пальцем погрозил: «Ай-яй-яй!» Вторая попробовала, выпив лишнего после экзамена, отвести его в уголок и прижаться покрепче, услышала то же самое «ай-яй-яй». Я даже и не пыталась. Во-первых, он народный. Во-вторых, женатый. В-третьих – не в очередь же за «ай-яй-яйями» было становиться.
В девятнадцатую аудиторию я пришла без опоздания, Волобуев чуть задержался.
– Ой, прости, Катя! – Он внесся в класс как юноша.
Я залюбовалась им. Да, жалко, что он женат. Может, и я бы тоже подошла к нему…
– Текст дай мне, – попросил Волобуев. – Что ты улыбаешься? – удивился он.
– Да нет, – смутилась я. – Это я так…
Волобуев пробежал глазами текст.
– О чем речь, понятно?
– В общем, да…
– Ясно. Садись, поговорим.
Мы быстро разобрали отрывок, он вышел, встал рядом со мной – вот уж кто король так король, истинная правда.
– Смотри на меня и делай то же самое, сильно не задумывайся, что да зачем, настройся просто на меня и повторяй.
Я, как завороженная, повторяла за Волобуевым, а он играл королеву Англии Елизавету. Волобуев повышал голос, шептал, резко начинал ходить по сцене, и я следовала его рисунку.
– Как-то все по-другому… – поразилась я, когда мы дошли до конца. – И смысл даже другой получается.
– О, ты даже смысл уловила, – засмеялся Алексей Иванович. – Молодец. Теперь давай сама.
Я встала, посмотрела в его добрые светящиеся глаза – ну что делать, если в них и правда всегда был свет, много света, яркого, солнечного, – растворилась в них и проиграла весь отрывок. Он кидал мне реплики за остальных персонажей. Один раз остановил меня, вышел из-за стола, взял за руку повыше запястья:
– Продолжай, Катя, не обращай внимания на меня.
От его прикосновения мне стало горячо, застучало сердце. Слова говорились сами собой. То были слова ненависти, но меня переполняло совсем другое.
Волобуев вернулся за стол, так же спокойно и дружелюбно смотрел на меня, слегка отстукивая ритм:
– Не забывай, что это стихи. Ну что, Кудряшова, молодец. Не будет у тебя за это двойки. И без всякой двойки или тройки – ты молодец, я в тебя верю.
– Правда?
– Правда, – улыбнулся Волобуев. – Тебе в какую сторону?
– Мне к метро.
– Пойдем, до машины меня проводишь.
Пока мы шли до машины, Волобуев спросил меня, с кем я живу. Я ответила – с мамой.
– Замужем не была? – спокойно спросил он, открывая машину.
– Нет, – покраснела я.
Ну почему же мне так стыдно, что у меня ни одного нормального романа