Острый нож для мягкого сердца. Мария Рыбакова
ступенек, где, как он помнил, жила консьержка с дочерью. Он постучался было, но заметил, что дверь не заперта, и толкнул ее, ожидая увидеть опустевшую комнату. На диване посапывала старая консьержка, а в кресле у окна сидел кто-то другой. Существо попыталось быстро встать, но у него запутались ноги в пледе, и оно упало на оба колена.
Он подхватил Марину вместе со спящей и понес их на темных своих водах, увлекая все дальше, вглубь. Зачем он так долго скрывал от нее, что он – река, шептала Марина, этого совсем не надо было стесняться. А поток нес ее все быстрее, вода набиралась в рот, я буду любить реку, опускаясь на дно. Ортис усадил Марину обратно в кресло. Она открыла слепленные водой ресницы.
В первый момент она не узнала его, будто он стал то ли ниже, то ли шире в плечах. Но через несколько мгновений она поняла, что он почти не изменился. Просто, пока его не было, мечты стерли его лицо, преобразив в соответствии с тайными желаниями. Теперь он стоял перед ней таким, каким был на самом деле: темным и рябым. Она вытянула шею, чтобы почувствовать его запах. Потом она указала на зеленую клетку в углу:
– Ящерица жива.
Ортис сел на корточки перед пресмыкающимся и просунул палец между прутьев. Но ящерица не подбежала к нему, а продолжала юркать в углу. Все они дождались его: ящерица, Марина, эта комната, даже храпящая старуха. А он и не знал, что они его ждут. Ему захотелось забрать с собой ящерицу и, наверное, девушку тоже.
– Ты поедешь со мной? – спросил он, не повернувшись. Марина кивнула головой, но поняла, что Ортис не видит ее кивка, и поэтому сказала вслух:
– Да.
…В загсе, перед женщиной в синем костюме, ей снова казалось, что волны реки подхватили и несут ее куда-то. Мечты ее и просьбы, ночные бдения, голод – все было более осязаемым, чем дремотный обмен кольцами, поцелуй чужих губ, поздравления.
Опираясь на руку Ортиса, она вернулась домой (который вскоре перестанет быть ей домом и в памяти останется временным пристанищем – таким же, каким был для постояльцев). Ортис рассказывал ей про жару, про пальмы, про странных зверей его родины. Марина слушала, и пахнущая шерстью сила возвращалась к ней. На следующее утро она съела яичницу. Ортис передвинул ее кресло поближе к окну и распахнул створки. Мать глядела на них сонными глазами. Ей было стыдно оттого, что она все проспала, что даже на регистрации всхрапнула ненароком – не выдерживая дневного света, глаза снова закрывались.
Марина посмотрела на задний двор гостиницы, который еще в детстве перестала замечать. Метла с ободранной ручкой стояла у забора, и рядом с ней – жестяное ведро, на дне которого, в неиспарившейся дождевой воде, плавал сухой листок. Красный куст качался в такт ветру. Армия муравьев пересекала плешь в траве, огибая ржавеющий велосипед. «Перед отъездом нужно смазать», – подумала она почему-то и поняла наконец, что это не сон и что Ортис на самом деле увозит ее с собой. Деловито, как и пристало жене, она сказала, помахивая пальцами:
– Как ты думаешь, нам стоит взять с собой этот велосипед?
Она не запомнила