Сонька. Конец легенды. Виктор Мережко
артистом более быть не желаете? – насмешливо, с подковыркой поинтересовался Филимонов.
– Желаю. Очень желаю! Только боюсь, вы мне подобную честь не окажете.
– Не окажу, – согласился директор, снова налил коньяку в оба фужера. – Еще по махонькой?
Изюмов деликатно коснулся директорского фужера своим, опрокинул содержимое, хотел было взять ломтик лимона двумя пальчиками, но передумал, неожиданно заявил:
– А я ведь, Гаврила Емельянович, еще имел одну цель в своем визите к театру.
– Вот те на!.. Как были, так и остались сюрпризным господином, – удивился тот. – И какова же эта цель, ежели не секрет?
– Никак не секрет, – артист слегка замялся. – Желаю узнать о судьбе госпожи Бессмертной.
Директор помолчал, дожевывая лимон, тронул плечами.
– Вы полагаете, я что-либо о сей даме знаю?
– Вы, Гаврила Емельянович, обязаны все знать.
Филимонов зашелся тоненьким смехом и долго не мог успокоиться. Артист смотрел на него с нежным недоумением, затем стал сам тоже смеяться и умолк, когда директор вытер выступившие слезы салфеткой.
– Смешной вы все-таки человек, Изюмов. Потому, может, и прощаю ваши глупости. – Став серьезным, Гаврила Емельянович объяснил: – О госпоже Бессмертной осведомлен мало. Сказывают, пребывает в качестве приживалки в доме Брянских, в обществе не показывается, возможных встреч избегает.
– Публика помнит ее?
– Кое-кто помнит. Но вас, господин Изюмов, помнят в первую очередь!
– Меня?! Как это возможно? Я был всего лишь тенью мадемуазель Бессмертной!
– Зловещей тенью, сударь, – директор направил на него тяжелый взгляд. – Именно ваша светлость сгубила нашу гордость.
– От безмерной любви-с, Гаврила Емельянович. А ежели точнее – от неразделенной любви.
Директор помолчал, глядя в окно и размышляя о чем-то, пожевал губами, после чего негромко произнес:
– Жаль. Крайне жаль. Подобные артистки выходят на сцену раз в десять лет. А может, и еще реже. – Повернулся к визитеру, с нахмуренным лбом поинтересовался: – Имеете намерение повидать госпожу Бессмертную?
– Имею, но не решаюсь. К тому же в дом Брянских вряд ли меня пустят.
– Подобную пакость, господин Изюмов, я бы и к городу на пушечный выстрел не подпускал. – Директор внимательно посмотрел на бывшего артиста, прикидывая что-то, и вдруг сообщил: – Но в театр я все-таки вас возьму.
– Артистом?
– Швейцаром. Будете угодных пропускать, неугодных гнать. Согласны?
– Но вы ведь меня крайне не уважаете, Гаврила Емельянович, и вдруг подобное предложение, – изумился Изюмов.
– Подобное предложение не есть уважение. Холуи были в чести лишь в тех случаях, когда имели беззубый рот и изогнутую спину. Имейте это в виду, господин хороший.
Улюкай, сопровождаемый вором Резаным, остановил пролетку напротив дома Брянских, бросил напарнику:
– Жди!
И направился к воротам.
Одет