Кремлевская жена. Эдуард Тополь
– скажем, нападение на наш лимузин. Но вместо нас там могут быть загримированные манекены!..
Я смотрела ей в лицо. Только теперь, на этом – меньше шага – расстоянии я разглядела глубокий лихорадочный огонь, который горел в ее глазах. Не нужно быть медиумом, чтобы, увидев это болезненное пламя, сказать, что вокруг этой женщины сгущаются тучи смертельной опасности. Хотя тут, скорей, обратная связь: смертельная опасность, предсказанная медиумом, выжигает душу этой женщины страхом за себя и за мужа.
– Чем это пахнет? – вдруг сказала она и нервно огляделась по сторонам. Я принюхалась. Хата самогонщика Гринько была позади нашего дома – так неужели Горячева даже здесь, на таком расстоянии почувствовала этот специфический, кисловато-прогорклый запах сивухи? Впрочем, когда у человека все чувства обострены до такой степени…
«А ведь она на грани помешательства, – вдруг подумала я. – Конечно, она умеет держать себя в руках – до определенного предела, как почти любой душевнобольной. Но подводить ее к этому пределу опасно, а вот попытаться ослабить пружину…»
– Лариса Максимовна, – сказала я, трогая ее за руку. – Вы очень сильная женщина. Честное слово, это не лесть, поверьте. Я просто не знаю, как бы я выдержала в вашей ситуации…
У нее дрогнули губы. Ее глаза еще смотрели на меня недоверчиво, с подозрением – не прикидываюсь ли я, но губы уже двинулись и расслабились безвольно. Я даже не ожидала, что мне удастся добиться этого так быстро. Я поспешила дожать ее:
– Восемь месяцев жить под этим! Видеть, что все предсказания исполняются одно за другим и что сентябрь приближается неотвратимо, как… – Я не могла подобрать сравнения, хотя в таких случаях чем банальней, тем лучше.
Но Горячева уже перебила меня.
– Да… да, Аня… – прошептала она с полными слез глазами и вдруг ничком рухнула на мою низкую кровать – лежак, стоявший на кирпичиках и укрытый ненецким паласом из заячьих и лисьих лап. – Да, Аня, да! – еще зажато, но уже в потоке отпускающих душу слез восклицала Горячева. – Уже восемь месяцев живу с этим. Это ужасно!.. Это ужасно! Вы не представляете!.. И никому нельзя сказать! Ни детям, ни мужу!..
Я села рядом с ней и стала осторожно гладить ее по вздрагивающим плечам. Пусть выплачется, пусть, ей сейчас это нужно. В конце концов они там, в Кремле, тоже, оказывается, люди…
Тут Горячева повернулась вдруг на спину и, уже не стесняясь своих слез, катившихся по размытой косметике, сказала, держа меня за руку:
– Ну как… как я могла ему сказать?! Ему и без этих предсказаний… Боже, вы себе не представляете, через что нам приходится проходить!.. Каждый день!.. – И она покачала из стороны в сторону головой: – Вы себе не представляете!.. И я держала это в себе, вот здесь… – Она положила левую руку на грудь. – Господи, Анечка, это так трудно!.. А муж ничего не знал. Но теперь, когда погиб в катастрофе этот пакистанский президент, точно как она предсказала… Вы понимаете?! Теперь – наша очередь…
Я смотрела