Петр Великий. Прощание с Московией. Роберт Масси
церковь за счет государства. В Кремле он держался царственнее, чем сам царь; не только духовенство и простой народ, но и высшая знать России оказались под его властью.
Павел Алеппский описывал высокомерное обращение Никона с боярами Алексея: «Мы заметили, что, когда Дума собиралась в палате заседаний и раздавался звук патриаршего колокола, приглашавший их пройти в его дворец, опоздавших сановников заставляли ждать за дверью на страшном морозе, пока Никон не прикажет их впустить. Когда им наконец позволялось войти, патриарх тотчас обращался к образам, а все чины государства кланялись до земли, обнажив головы. Они так и оставались с непокрытой головой, пока он не покидал палату. По любому поводу у него было свое мнение, и он всем и каждому указывал, как следует поступить». В сущности говоря, заключал Павел, «сановники не испытывают особого страха перед царем, скорее они боятся патриарха, и во много раз сильнее».
Некоторое время Никон властвовал беспрепятственно, и стало казаться, что он не просто осуществлял управление, а завладел и самой властью. Но думать так значило совершать роковую ошибку: подлинная власть по-прежнему оставалась в руках царя. Пока патриарх сохранял царскую привязанность и поддержку, никто не мог устоять перед ним. Но враги его продолжали множиться, как снежная лавина, и не жалели сил, чтобы возбудить в царе подозрительность и недоверие к Никону.
Со временем появлялось все больше примет усилившихся разногласий между Никоном и Алексеем. Как раз когда Макарий с Павлом покидали Москву, чтобы возвратиться в Антиохию, их догнал царский гонец с призывом вернуться. На обратном пути им повстречалась группа греческих купцов, которые рассказали, что в Страстную пятницу царь принародно поспорил с патриархом в церкви из-за какой-то мелочи в обряде. Алексей в гневе назвал патриарха «шутом гороховым», на что Никон резко отвечал: «Я твой духовный отец, как смеешь поносить меня?» «Не ты мой духовный отец, а святейший патриарх Антиохийский, и я пошлю людей воротить его», – парировал царь. Макарий вернулся в Москву и сумел на время их примирить.
Однако к лету 1658 года позиции Никона серьезно ослабли. Когда царь начал пренебрегать им, Никон попытался припугнуть Алексея. Как-то после службы в Успенском соборе он оделся простым монахом и удалился из Москвы в Новый Иерусалим, заявив, что останется там, покуда царь не вернет ему своего доверия. Но он просчитался. Царь, теперь уже зрелый двадцатидевятилетний человек, был вовсе не прочь избавиться от властного патриарха. Он не только предоставил изумленному Никону два года тщетно ждать в монастыре, но созвал церковный собор, чтобы обвинить патриарха в том, что он «самовольно покинул Высочайший Великорусский патриарший престол, оставив без надзора свою паству, и тем вызвал всеобщее смятение и непрестанные раздоры». В октябре 1660 года собор постановил, что «поведение патриарха равносильно полному отречению, а потому он более патриархом не является». Никон отказался признать