Маятник птиц. Татьяна Столбова
уменьшенная стократ, сумрачный Нильс со спутанными волосами. Мысленно я уже устроила птицу в коробке на своей кухне, мысленно насыпала в блюдце зерна и мысленно набрала воду в пипетку. Но тут голубь затрепыхался. Я раскрыла ладони. Свобода рядом. Все небо – твое.
Он повертел головой, расправил крылья и улетел.
Я села в машину, достала из бардачка упаковку влажных салфеток, вытащила одну и стала тщательно протирать руки, рассеянно глядя прямо перед собой. Новый день угасал. Небо темнело, наполовину покрытое белым облачным одеялом.
«Идеальный мир, – думала я, на средней скорости проезжая знакомые улицы и перекрестки, – было бы проще создавать в первобытном строе. Когда еще нет устойчивых понятий нравственности, но нет и устойчивых понятий зла. Но все равно через сотни лет мир превратится в подобие того, что мы имеем сейчас. Просто потому, что должно быть хоть какое-то равновесие сил. Да и борьба за ресурсы это данность, без выбора. Мы не боги, но и не глупцы. Мы знаем, что идеала нет и не может быть. Во всяком случае, в этом общественном устройстве. Но это не значит, что нам нужно остановиться».
Я вошла в свой подъезд, с твердым намерением завтра же поручить Байеру и его помощникам снова обзвонить все заведения, где хотя бы теоретически мог находиться мой брат. Больницы, частные клиники, морги… Он не мог просто испариться, он…
Сзади послышался шорох, по стене метнулась длинная тень. «Тюльпан…» – промелькнула паническая мысль. Я отшатнулась, и в следующий момент на мою голову обрушился дом. Или метеорит. Мгновение боли, а дальше – глубокая черная мгла…
3
«Мы даем мало! Мало! – Брат раздраженно бросал слова, время от времени встряхивая головой, чтобы откинуть назад падающую на правый глаз светлую челку. – Где наш идеальный мир? Где то, о чем мы всегда мечтали? Аня, где?! Никакой свободы, никакой справедливости, ничего!.. Общежития, приюты… Твои визиторы… Наш фонд… Этого мало! Почему мы не можем двинуться дальше?!»
Он расхаживал по кабинету, сунув кулаки в карманы темно-серых костюмных брюк с отутюженными стрелками. Накрахмаленный ворот белоснежной рубашки расстегнут на три пуговицы, узел галстука растянут и сдвинут вбок.
Я – в джинсах и красном свитере – сидела на стуле нога на ногу, обхватив ладонями колено, и молча слушала.
Мы только что вернулись с совещания акционеров завода. Там не произошло никаких неожиданностей, но по дороге в «Феникс» мы увидели аварию, вышли из машины, чтобы помочь, только помогать было некому – на асфальте лежали два накрытых тела, одно совсем маленькое. Хмурый врач из «скорой» курил, глядя в сторону района пятиэтажек, между которыми пробивалось холодное свечение бледного зимнего солнца. Тот, кто на «Тойоте» влетел в маленький старый «Дэу Матиз», превратив его в искореженную сине-черную груду металлолома, стоял у обочины и нервно названивал кому-то. Обычная картина неидеального мира. Мы молча сели