Внучка. Бернхард Шлинк
и не его судьба, и не травля Бирмана[16]. Я не сама порвала со своей верой. Я даже не осознавала, что отхожу от нее. Она просто кончилась, как кончается зима с наступлением лета или голод с приемом пищи. Было слишком много более важных вещей: разговоры с друзьями, новая литература и новая музыка и то, что рождалось между мной и Каспаром. К тому же вера в новую эру мне не нужна была больше как прибежище, в котором я спасалась от своего дома с отцом-убийцей, с бабушкой, с матерью и сестрами. Я нашла прибежище в другом месте. Жизнь была в другом месте.
На первый вечер в квартире Ингрид я шла с замиранием сердца. Я не была там с того самого дня, когда порвала с Лео. Каспар, словно чувствуя мое состояние, взял меня за руку, пожал ее и улыбнулся. Мы встретились на станции «Фридрихштрассе». Обнялись. Еще во время слета молодежи мы иногда ходили с ним за руку, а прощаясь по вечерам, коротко обнимались. Но ни разу не поцеловались.
Мы сблизились; было ясно, что между нами зреет что-то доброе, светлое, но мы еще не знали, что это. Когда перед домом Ингрид он сжал мою руку, я поняла: он мог бы меня приручить.
Мы встречались не только в компании, но и вдвоем. Мы стали тем, что называется гёрлфренд и бойфренд, но до конца летнего семестра не признавались в этом даже самим себе, не говоря уже о других. Когда-то я хотела, чтобы мы с Лео стали парой, но это было глупое и искусственное желание; мне больше не хотелось обрести этот статус. Каспару мешал переступить черту его страх показаться навязчивым; он боялся не только внешнего проявления навязчивости, но даже чувств, требующих от другого больше, чем тот сам готов дать. Но мы были влюблены друг в друга. Я – с тех пор, как он в праздничной сутолоке, посреди толпы, самозабвенно, не видя и не слыша ничего вокруг, кроме меня, возложил к моим ногам стихи. А он, по его словам, влюбился в меня на Бебельплац.
– А почему именно там?
– Потому что ты говорила о политике не с остервенением, как другие, а с легкостью. Как будто это просто игра. – Он покраснел. – А еще потому, что ты потрясающе выглядела. То есть ты и сейчас выглядишь потрясающе, но тогда я видел тебя в первый раз. – Он смущенно потупил глаза, потом опять посмотрел на меня и сказал: – Ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видел.
Я рассмеялась.
– Можешь смеяться, сколько хочешь, но это правда.
Мы лежали в Трептов-парке, у самого берега Шпрее, на его видавшей виды американской военной куртке. Опершись на локти, он обвел взглядом окружающий пейзаж.
– Красота, конечно, не главное… – произнес он задумчиво. – В Берлине многое не назовешь красивым, и в Восточном, и в Западном. И все же это хороший город.
Меня немного обидело то, что он сразу же поспешил приглушить сделанный мне комплимент, но я не подала виду.
– А что, по-твоему, главное?
– Желание делать что-то снова и снова. Например, снова и снова