Зак и Мия. А. Дж. Беттс
стенами, к больным детишкам ходят клоуны с гитарами, а для желающих есть даже игровые комнаты с барабанными установками и музыкальными автоматами. Туда как по расписанию наведываются звезды спорта и кино, раздавая маленьким пациентам подарки с автографами.
К сожалению, меня диагностировали уже в семнадцать, так что в этот поворот я вписаться не успел. Лежу во взрослом отделении с выбеленными стенами и крохотным телевизором. Первую ночь, помню, я смотрел документалку про нового робота «Кьюриосити», разработанного НАСА. Было трудно сосредоточиться из-за непривычных звуков, медицинских запахов и назойливого страха.
Когда у меня случился рецидив, запуск «Кьюриосити» был во всех новостях. Вечером накануне трансплантации мы с мамой смотрели запись, где ракета «Атлас-5» взмывает в атмосферу с гигантским роботом на борту. И я все думал про этого робота, даже когда мама уже выключила телевизор. Как он несется сквозь космос, запрограммированный собирать пробы и исследовать почву Марса при помощи сложных научных приборов, искать там признаки жизни. Я думал: ведь если ученые могут построить такую сложную машину и отправить ее аж за 560 миллионов километров от Земли, то наверняка смогут исправить и непослушные кровяные тельца в обычном человеке. Это же мелочь в сравнении.
Здесь легко удариться в философию, поскольку заняться толком нечем. В больнице так скучно, что становится интересно рассматривать медсестер. Например, у Вероники крупные, на удивление проворные руки, и я завороженно наблюдаю, как она меняет постель. Сам я сижу в розовом кресле, пока она совершает рутинные действия. Простыни она заправляет виртуозно. Лучше всех в больнице.
Мама ушла принимать душ в ванную для посетителей, надо воспользоваться ее отлучкой.
– Как ваше утро? – спрашиваю я Веронику.
– Ничего, а твое?
– Мое как всегда. Скажите, а вы заходили во вторую палату?..
Вероника кивает.
– И… девушка ничего не говорила?
Вероника заканчивает разглаживать простыню и отрицательно качает головой. Она привыкла к ровесникам и людям старшего возраста, которые в основном трещат про погоду или качество больничной еды. О соседях обычно никто не справляется. Пациенты-подростки здесь редкость, да еще и в соседних палатах.
– Значит, она ничего не передавала?
– А что она должна была передать?
В окне мелькает мама. Сейчас она войдет и будет мыть руки, так что у меня осталось ровно тридцать секунд.
– Я думал, может, она передаст записку. Про музыку… Или про сериал «Сайнфелд», или про куриный шницель…
Вероника показывает мне красноречиво пустые ладони.
– Эта девочка если и открывает рот, то говорит такое, что я даже повторять не буду. Как у тебя со стулом?
Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза.
– Нормально. Ходил и по-большому, и по-маленькому, трижды ночью, раз с утра.
И никаких тебе секретов, никакой тайны частной жизни. Вероника достает ручку и бегло делает пометки в моей карточке, затем меряет мне температуру.
– Когда я на таких девиц смотрю,