Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века. Кирилл Зубков
возможность значительно повлиять на положение дел в российском государстве представилась Гончарову лишь в 1850–1860‐е годы, в период подготовки и проведения Великих реформ. Руководствуясь представлением о возможности совместить роли успешного чиновника и талантливого писателя, Константин Николаевич инициировал так называемую литературную экспедицию по берегам Волги. Образцом как для чиновников, финансировавших поездку, так и для создававших литературные описания России писателей послужили травелоги Гончарова, путешествовавшего на фрегате «Паллада» в 1852–1854 годах110. Видимо, назначение Гончарова на должность в цензуре отчасти определяется его связями с группой либерально настроенных чиновников.
В «Необыкновенной истории» Гончаров вспоминал, что стал цензором в период общей либерализации:
Говорили много, спорили о литературе, обедали шумно, весело – словом, было хорошо. Тогда и ценсура стала легче. В 1856 году мне предложено было место ценсора – и я должен был его принять111.
В этой связи показательно письмо Е. П. Ростопчиной к А. С. Норову и П. А. Вяземскому (28 ноября 1856 г.), которые в это время занимали должности министра народного просвещения и товарища министра народного просвещения соответственно и отвечали за цензуру. Предлагая им организовать правительственную газету, способную защищать позицию властей в условиях гласности, Ростопчина советовала на роль редакторов не только Н. Г. Чернышевского (очевидно, его фамилия здесь возникает в связи с его участием в «Морском сборнике», издававшемся ведомством главы либеральной бюрократии Константина Николаевича), но и А. В. Никитенко и Гончарова112. По мнению Ростопчиной, они могли бы «пересоздать и вкус, и направленье читающей Руси», для чего необходимо, «чтоб главный редактор был не чиновник <…>, чтоб он был литератор»113.
Гончаров в глазах многих современников был именно таким человеком, которому, несмотря на долгие годы службы, удавалось остаться «литератором», а не «чиновником». Как известно, он занял свою должность в цензурном ведомстве благодаря влиянию Никитенко. 24 ноября 1855 года тот записал в дневнике:
Мне удалось наконец провести Гончарова в цензора. К первому января сменяют трех цензоров, наиболее нелепых. Гончаров заменит одного из них, конечно с тем, чтобы не быть похожим на него. Он умен, с большим тактом, будет честным и хорошим цензором. А с другой стороны, это и его спасет от канцеляризма, в котором он погибает (Никитенко, т. 1, с. 425).
Если цензурная служба могла, по мнению Никитенко, спасти «от канцеляризма», очевидно, что Гончарова звали в цензуру не исключительно ради выполнения роли бюрократа, а ради деятельности, по меньшей мере близкой к литературным занятиям.
В середине 1850‐х годов Никитенко и его единомышленники действительно стремились преобразовать российскую цензуру, в первую очередь на уровне кадровой политики. Особенное внимание к проблеме кадров вообще выделяет проекты Никитенко на фоне других
См.:
Примечательно, что уже после отставки Норова именно Никитенко и Гончаров были редакторами газеты Министерства внутренних дел «Северная почта».
О пользе гласности. Письмо Е. П. Ростопчиной П. А. Вяземскому и А. С. Норову / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. А. М. Ранчина // Литературное обозрение. 1991. № 4. С. 111.