Тень Голема. Анатолий Леонов
бумаги и передал молодому человеку.
– Завтра вызовешь ко мне наших новых друзей для получения инструкций. И пусть на этот раз обойдутся без своего шутовства. Как истинный ученый, я ненавижу шарлатанов, изображающих из себя библейских саддукеев[18], наделенных знаниями древних. Пусть приберегут это для русского царя.
Глава 7
К началу второй стражи[19] в Кремле на Патриаршем дворе от лиц духовного звания было не протолкнуться. Суетливо сновали по двору алтарники[20] и рясофоры[21]. Собравшись небольшими группами, степенно вели между собой беседы иереи рангом постарше. В окружении свиты, величаво, не глядя по сторонам, шествовали в патриаршие покои пресвитеры и архиереи, наделенные высшей духовной властью в государстве.
Ворота, лязгая железными засовами, с пронзительным скрипом распахнулись настежь, ударившись тяжелыми створками о мощные опорные столбы. Два дворцовых охранника, вооруженных короткими бердышами, завели во двор полудохлую клячу, едва перебиравшую сточенными от старости копытами. На худом лошадином крупе задом наперед сидел седой как лунь старик, с трудом державшийся за складки кожи несчастного животного. Старик с горечью взирал на двух мужчин, привязанных к лошадиному хвосту, и осенял их крестным знаменем. За странной кавалькадой, пользуясь попустительством охраны, гуртом бежали галдящие дети, забрасывая всю троицу комьями грязи.
Так начинался церковный Собор, созванный, по мнению сведущих лиц, исключительно для суда над почитаемым в народе архимандритом Троице-Сергиевой лавры Дионисием Зобниновским и двумя его ближайшими помощниками. Загадочной оставалась лишь причина расправы над безобидными монахами, потому что в предполагаемую ересь преподобного никто в Москве не верил.
В патриаршей престольной за широким столом, покрытым сиреневым алтабасом[22], расшитым золотой волоченой нитью, сидел местоблюститель Патриаршего престола митрополит Крутицкий Иона Архангельский. Отстраненным взглядом белесых старческих глаз взирал он на участников Собора, солидно и неспешно рассаживавшихся по лавкам, стоявшим вдоль стен. Терпеливо дождавшись тишины в престольной, он безучастно произнес сонным голосом:
– Ну что, братья мои во Христе? С миром помолясь, положим мы Собор наш открытым считать!
Услышав одобрительный гул с мест, он кряхтя поднялся с кресла и, повернувшись к иконостасу в красном углу, прочел со всем синклитом «Отче наш», после чего, громко хрустя суставами, уселся обратно.
– Все мы знаем, зачем собрались, – заметил он, между делом разматывая столбец допросных листов, – посему предлагаю лишнего не обсуждать, а сразу звать провинившихся правщиков.
И на этот раз, услышав одобрительные возгласы собравшихся пресвитеров и архиереев, Иона вяло махнул рукой двум здоровым, как платяные сундуки, архидьяконам, стоявшим у дверей. Монахи распахнули двери в переднюю и почти волоком втащили в зал трех сильно избитых мужчин
Представители одной из трех древнееврейских религиозно-философских школ.
Девять часов утра.
Миряне, помогающие священнослужителям в алтаре.
Монах низшей степени пострига, готовящийся к принятию малой схимы.
Разновидность парчи.