Парфюм стихов. Шарль Бодлер

      Далёкий образ и неясный,

      этот страшный пейзаж,

      что не видит даже смертный,

      проснулся утренний ужас.

      Сон полон был чудес и пепелища!

      По единственному капризу

      открывшегося этого зрелища

      я запретил всю эту мазню.

      Художник должен гордиться мастерством.

      Я наслаждался своей картиной,

      очарован был однообразным трудом

      из металла, мрамора, воды и глины.

      Вавилон лестниц и аркад,

      это был бесконечный дворец,

      полный бассейнов, и каскад

      падающего золота, тусклый цвет.

      Тяжёлая катаракта сияла,

      как завеса из хрусталя

      висит в воздухе, ослепляя,

      стены из металла и камня.

      Не деревья, а колоннады,

      кружили спящие бассейны,

      куда смотрели милые наяды,

      на себя, как это делают жёны.

      По берегам розы в зелени,

      голубая раскинулась вода

      на краю огромной Вселенной

      для миллионов лиг навсегда.

      Были неслыханные камни,

      волшебная волна тоже была,

      я поразился всем увиденным,

      огромные дрожали зеркала!

      Бесстрастный и молчаливый,

      я был под небосводом Ганга,

      сыпались сокровища из урны

      в бездну алмазного ранга.

      Я архитектор сего заклинания,

      сделал приручённый океан,

      точно по воле моего сознания,

      через драгоценный канал.

      Всё было глянцевым и ясным,

      переливались даже оттенки

      чёрной жидкой славы

      в кристаллах света и тени.

      Ни единой звезды нет и следа

      и солнца ровного, низкого в небе,

      чтобы осветить чудесные места,

      сияющие во внутреннем огне!

      Над переменными чудесами

      зависла страшная новинка!

      Всё для глаз, и ничего ушами,

      в тихой вечности была картинка.

      Я видел ужасы моей лачуги

      и ощутил на себе постыдность,

      забота, проникающая в душу,

      глаза, отражающие невинность.

      Жестокие мрачные удары,

      часы пробили полдень,

      небо наливалось тенями,

      серый мир внезапно онемел.

      Андромаха, я думаю только о тебе

      около узкого печального ручья,

      где безмерно величие вдовьего горя,

      зияет на выросшей из твоих слез траве.

      Вдруг мою память тронуло что-то,

      когда я сел на новую карусель.

      Старый Париж исчез куда-то

      Быстрей, чем из сердца выходит хмель.

      Я вижу мысленно эти хилые кабинки,

      груды отёсанных столбов и капителей,

      сорняки, массивные глыбы зелёнки,

      безделушки на витринах магазинов в пыли.

      Там