Комплекс прошлого. Элли Итон
приказал он.
Потом он ушел.
Лорен закатила глаза. Она перекинула сумку через плечо, ее белые волосы струились по спине.
– Это мой брат Стюарт. Увидимся… как тебя зовут?
– Джо.
Горожанка снова закатила глаза.
– Серьезно, как твое настоящее имя?
Привычка использовать мужские имена была одной из особенностей Божественных, о которой этим летом широко сообщалось в прессе. Таблоиды, в частности, посвятили целую страницу теме наших прозвищ, подчеркнув тот факт, что за три года, проведенные Джерри в нашей школе, она ни разу не получила и не дала себе прозвища, указывая, как они говорили, на остракизм. По правде говоря, у Джерри и так было мальчишеское имя, она была всего в одной букве от мужского Гэри. В отличие, скажем, от моей матери, чьи Божественные друзья до сих пор ласково называют ее Род, Джерри [18][19]недолго поддерживала правила этой игры. Но это было для нее типично.
Девушка из Короля Эдмунда нетерпеливо щелкнула языком.
– Жозефина, – призналась я.
– Тогда увидимся, Жозефина. Я Лорен.
«Лоуренс, – подумала я. – Ларри. Лен».
Она отсалютовала мне пальцем. Я не смогла решить, иронизировала она или нет. К тому времени во рту уже так пересохло, что я чувствовала каждый его уголок, а мои ноги, передавленные от сидения на мешке с фасолью, были согнуты в детской позе коленями к носу.
– Спасибо за сигарету. Я отплачу тебе.
– Все в порядке, – сказала я ей. Это была всего одна сигарета. – Не беспокойся об этом.
– Я не крыса.
В ее голосе послышалась резкость, которая заставила меня отказаться от того, что я собиралась сказать дальше.
– Ты спишь там, да? – она указала на церковь Святой Гертруды.
Я кивнула.
– Лорен, – гаркнул ее брат. – Шевелись!
– Что ж, тогда я знаю, где тебя найти, не так ли? Я не забуду.
Когда она пробиралась сквозь кусты, ее засыпало цветами, и я застонала, без сил плюхнувшись обратно на влажный мешок с фасолью.
– Кстати, Жозефина. – Ее голова просунулась в дыру. – Отстойная фотка.
7
Тварь
Я не могу выбросить это из головы.
В первую ночь в коттедже я ворочаюсь, представляя лицо женщины в красной «Мазде», ее губы, искривленные в оскале, будто предупреждали о скором плевке мне в лицо. Я пытаюсь вспомнить. Чтобы понять, каким я тогда была человеком. Почему они нас так ненавидели. В чем мы были виноваты.
Но утром Юрген стоит у подножия кровати и держит поднос с завтраком. Он обещает больше никогда не произносить это слово. Божественная.
– Hand aufs Herz, – говорит он.
Положа руку на сердце.
Юрген выглядит таким серьезным, стоя там с распущенными, как у бойскаута, волосами, и в уголках моих губ мелькает улыбка. Я накрываюсь пуховым одеялом с головой, чтобы он не заметил моего смеха. Он ставит поднос на кровать. Просовывает руку под одеяло, прощупывая почву, а
Остракизм – изгнание из общества, решение о котором принято народным голосованием.
В оригинале имена записываются как Jerry и Gerry.